Читать онлайн «Дорога в Сарантий». Страница 75

Но эта основная связь между троном и колесницами глубоко укоренилась в душе сарантийцев, и как ни жаль было Валерию времени, оторванного от работы с документами и планами, его присутствие здесь выходило за рамки дипломатии и затрагивало область божественную. На мозаике на крыше катизмы был изображен Сараний-Основатель в колеснице, запряженной четверкой коней, с венком победителя на голове вместо короны. В этом заключался глубокий смысл, и Валерий это понимал. Он мог жаловаться, но он был здесь, среди своего народа, и смотрел состязания колесниц во славу господа.

Мандатор — герольд императора — поднял свой жезл, стоя в правом углу катизмы. Оглушительный рев тут же вырвался из сотен глоток. Люди наблюдали за катизмой, ожидая этого момента.

— Валерий! — кричали Зеленые, Синие, все, собравшиеся здесь: мужчины, женщины, аристократы, ремесленники, рабочие, подмастерья, лавочники, даже рабы, которым давали день отдыха во время Дайкании. Печально известный своим непостоянством народ Сарантия в последние два года решил, что он снова любит своего императора. Порочный Лисипп исчез, золотой Леонт выиграл войну и покорил земли, простирающиеся до самой пустыни Маджрити, далеко на юг и на запад, возродив память о Родиасе во времена его былого величия. — Слава трижды возвышенному! Слава трижды прославленному императору! Слава императрице Аликсане!

«И недаром народ прославляет ее», — подумал Бонос. Она была одной из них, как никто другой из стоящих в катизме. Живой символ того, как высоко можно подняться даже из кишащей крысами комнатки в недрах ипподрома.

Широким, благодушным, обнимающим всех жестом Валерий Второй Сарантийский поздоровался с приветствующими его подданными и взмахом руки приказал подать императрице платок, который она должна была бросить, чтобы начать процессию колесниц и послеполуденные состязания. Секретарь уже скорчился внизу — скрытый от толпы бортиком катизмы — и приготовился записывать то, что будет непрерывно диктовать император в то время, пока продолжается заезд. Пусть Валерий уступил требованиям этого дня и появился перед своим народом, присоединился к нему здесь, на ипподроме, объединенный с ним искусством и мужеством возничих, которые были отражением Джада в его божественной колеснице, — но он, несомненно, не собирался зря потратить всю вторую половину дня.

Бонос видел, как императрица взяла сверкающий белый прямоугольник из шелка. Аликсана была великолепна. Она всегда была великолепна. Никто не носил — никому не разрешалось носить — драгоценные камни в волосах и на теле так, как это делала Аликсана. Ее духи уникальны, их невозможно спутать ни с какими другими. Ни одна женщина и мечтать не могла скопировать этот аромат, и только одной было разрешено использовать эти же духи: широко разрекламированный подарок, сделанный Аликсаной прошлой весной.

Императрица подняла изящную руку. Бонос при виде этого быстрого, театрального жеста внезапно вспомнил, что видел эту руку так же поднятой пятнадцать лет назад, когда она танцевала на сцене, почти обнаженная.

«Императорское облачение — прекрасные погребальные одежды, мой повелитель. Не так ли?» — она произнесла эти слова в Аттенинском дворце два года назад. Главная роль совсем на другой сцене.

«Я старею», — подумал Плавт Бонос. И вытер глаза. Прошлое все время проникает в настоящее: все, что он сейчас видел, казалось пронизанным картинами того, что он видел раньше. Слишком много воспоминаний. Он умрет в том завтра, которое поджидает его уже сейчас, и тогда все превратится во вчера — в мягком божественном свете, если Джад будет милостив.

Брошенный платок падал, трепеща, как подстреленная птица, на песок внизу. Порыв ветра подхватил его и отнес вправо. «В этом увидят всякие предзнаменования, — подумал Бонос, — а гадатели дадут совершенно противоположные толкования». Он увидел, как ворота в дальнем конце распахнулись, услышал пение рожков, высокий, пронзительный звук флейт, потом звон цимбал и грохот военных барабанов. Танцовщицы и лицедеи вышли на ипподром перед колесницами. Один человек ловко жонглировал заранее подожженными палками, приплясывая и подпрыгивая на песке. Бонос вспомнил огонь.

— Сколько твоих людей потребуется для того, чтобы пробиться на ипподром через катизму? — спросил Валерий два года назад в мертвой тишине, последовавшей за словами императрицы. — Это возможно?

Его настороженные серые глаза смотрели на Леонта. Рука по-прежнему небрежно лежала на спинке трона. Конечно, существовала крытая галерея на столбах из Императорского квартала на ипподром, заканчивающаяся у задней стенки катизмы.

В это мгновение все одновременно втянули в себя воздух. Бонос увидел, как Лисипп, главный сборщик налогов, впервые поднял глаза и посмотрел на императора.

Леонт улыбнулся, кладя ладонь на рукоять своего меча.

— Взять Симеона?

— Да. Он — их главный символ. Приведи его сюда, заставь его сдаться тебе. — Император секунду помолчал. — И я полагаю, нужно будет убить некоторое количество людей. Леонт кивнул.

— Мы спустимся в толпу? — Он помолчал, задумался. Потом поправил себя: — Нет, сначала стрелы, они не смогут от них уклониться. У них ни лат, ни оружия. И не смогут достать нас. Это вызовет хаос. Они в панике побегут к выходам. — Он снова кивнул. — Это можно сделать, мой повелитель. Зависит от того, насколько умные люди находятся в катизме и забаррикадировались ли они там, как следует. Авксилий, если я смогу ворваться туда с тридцатью воинами и вызвать некоторое замешательство, ты сумеешь пробиться с оружием отсюда к двум воротам ипподрома с Бдительными и войти туда, когда толпа бросится к выходам?

— Сделаю или умру, — ответил чернобородый, с жесткими глазами Авксилий, оживившись. — Я отсалютую вам, стоя на песке ипподрома. Это рабы и чернь. И мятежники, восставшие против императора.

Валерий подошел к окну, встал рядом с императрицей и стал смотреть на огонь. Лисипп, тяжело дыша, сидел рядом на стонущей под его тяжестью скамье.

— Значит, таков и будет приказ, — тихо произнес император. — Вы сделаете это перед самым закатом. Все зависит от вас двоих. Вручаем вам нашу жизнь и наш трон. А пока, — Валерий повернулся к приближенным, — пусть с Бронзовых Врат провозгласят, что квестор императорского налогового управления лишен должности и чина за излишнее усердие и с позором изгнан в провинцию. Мы поручим мандатору объявить об этом также на ипподроме, если только его смогут услышать. Возьми его с собой, Леонт. Фастин, пусть твои шпионы распространяют этот слух на улицах. Гезий, сообщи патриарху: Закариос и все клирики должны провозгласить это в святилищах, сейчас и вечером. Люди побегут туда, если солдаты справятся со своей задачей. Если клирики нас не поддержат, все рухнет. Никаких убийств в церквях, Леонт.