Читать онлайн «Книга Блаженств». Страница 24

Юл ждал ее на кухне. На нем был полосатый махровый халат. Юл поймал Матильду за край футболки и, любуясь, процитировал:

Не глядя на него, Мати открыла холодильник и зашуршала пакетами. Юлий сказал:

— Кай мне сегодня звонил. Они с Ильей расстались.

Илью Матильда видела пару раз: он заходил в гости. Худой высокий юноша с кривоватой ухмылкой и насмешливыми колючими глазами.

— В каком смысле расстались?

— Мой брат — пед. Ты не знала?

Матильда замерла с куском колбасы в одной руке и апельсином — в другой.

— Мотя, окстись. Он же «голубой», как майское небо.

В этот момент у Матильды внутри происходило что-то вроде тектонического сдвига. Она несколько раз открыла и закрыла рот, как рыба. Потом произнесла:

— Ты лжешь, потому что ненавидишь меня.

Юлий только рассмеялся. Он не лгал и не ненавидел.

Кай появился на пороге бесшумно, что было удивительно, если учитывать его состояние. Он был полностью одет и обут. Юлий не успел спросить его, куда он собрался. Кай подошел к Матильде, взял ее за подбородок и повертел. Ее руки все еще были заняты апельсином и колбасой. Кай прищурился:

— Я все видел и все слышал, голуби сизые. Я сейчас уеду по делам, а ты, — он обращался к Матильде, — ты в это время соберешь вещички и тихо умотаешь в свою общагу.

— Кай, ты не можешь… — начал было Юлий. Кай хмыкнул.

— Нет, Юл, это она не может.

Мати швырнула еду на стол.

— Чего? Чего я не могу?! С братом твоим спать не могу? Почему это, скажи на милость?.. Потому что ты — как собака на сене, да?!

— Нет, дура. Потому что он любит тебя! А ты его — нет! Ты, дура, меня любишь! А спишь — с ним! Вот так все просто. Что тебе еще объяснить? Почему я не хочу, чтобы ты вытирала ноги о моего брата?

Кай помедлил. Потом добавил, почти спокойно:

— И да, Юлик сказал правду. Я действительно га-лу-бой. И я поехал мириться со своим лавером.

Юлий вскочил:

— Ты не должен садиться за руль! Давай я тебя отвезу.

— Иди к черту. Без сопливых скользко. Помоги барышне собраться.

— Кай, ты пьян. Обещай, что возьмешь такси.

— Обещаю.

Когда дверь за Каем захлопнулась, Юлий подошел к окну и стал ждать. Послышался писк сигнализации, потом заурчал мотор.

— Проклятье! — Юлий вскочил на подоконник и высунулся в форточку. — Кааай!

Ветер унес его голос в дымную черноту над Москвой.

Мати действительно переехала в общежитие. Единственное, о чем она жалела, — что не сделала этого раньше. Кай лежал в больнице, и теперь оставаться в одной квартире с Юлием было действительно неудобно. Пару раз она даже приходила навестить Кая в палате, но он на нее не реагировал. Просто лежал, скрытый от нее своими повязками, молчаливый и безучастный. Травмы были не очень тяжелыми, но все лицо Кая прошило, как метеоритным дождем, осколками лобового стекла, и левый глаз спасти не удалось.

В институте он появился только в начале следующего семестра. Повязка на глазу, трость, на которую он опирался, и свежие шрамы на лбу и щеках взволновали Матильду. Это были несомненные приметы мужественности, они украшали Кая. И в то же время Мати узнавала его родное, любимое лицо, изученное ею до последней черточки, лицо, по которому она так тосковала и сходства с которым неустанно искала в облике Юлия. Известие о том, что Кай гомосексуален, никак не отразилось на чувствах Матильды. Просто ее любовь стала чуть горче, словно в нее долили морской воды.

Кай защитил диплом едва на тройку. Вскоре Илья увез его в Америку, к своим родным. Он так и не заговорил больше с Матильдой. Спустя некоторое время Юлий рассказал, что в Америке Кай устроился в книжное издательство дизайнером-иллюстратором. Место было не ахти, но менять его Кай не торопился. Теперь ему было удобно оправдывать свое бездействие отсутствием глаза, в потере которого он почему-то винил Матильду.

Отношения Матильды и Юлия сложно было назвать здоровыми. Они оба лишились Кая, и это сблизило их. Они могли бы остаться друзьями, но исключить из жизни секс друг с другом было выше их возможностей. Слишком сильна была инерция той первой ночи, как если бы нескончаемая взрывная волна продолжала катиться сквозь годы. Это был вечный двигатель: Матильда не могла забыть Кая и потому отдавалась Юлию; Матильда раз за разом отдавалась Юлию и потому не имела шансов забыть Кая. Кай всё длился, всё продолжался в своем брате: прежний Кай, с двумя смеющимися глазами и одним крохотным шрамиком над верхней губой, который Мати в минуты близости мысленно дорисовывала Юлу.

А Юл никогда не говорил Матильде о любви, но это не означает, что он ее не любил. Вообще ничто ничего не означает. Его любовь не была похожа на «здесь-и-сейчас-любовь» Мати в те времена, когда Кай еще был с ними обоими. Это была любовь-ожидание. Ожидание того дня, притаившегося где-то за грядущим поворотом, когда взгляд Матильды наконец перестанет разыскивать в его наружности черты Кая и различит его собственные.

В этом ожидании Юл провел десять лет и пережил множество больших и малых увлечений Матильды без особого напряжения и ревности. Он знал, что сам он всегда будет лежать у Мати на отдельной полочке, вне любых сравнений с кем бы то ни было, кроме Кая.

И вот в лице коллекционера М. он вдруг почувствовал угрозу и был неприятно этим удивлен.

Ужин в Палаццо Лоредан затягивается допоздна. Матильда выходит на балкон и закуривает сигарету. Каменные перила уставлены плошками с огнем: так злые венецианские комары меньше беспокоят гостей. Мрачная роскошь звездной ночи бросается Матильде в глаза. М., стоящий к ней спиной, оборачивается.

— За каким столом вы сидите?

— «Санкт-Петербург», а вы?

— «Самана».

— «Самана»?

— Видимо, его хотели назвать «Самара», но перепутали буквы.

Волосы М. совсем светлые, того удивительного оттенка, который был бы у волос Матильды, не выкраси она их стойкой краской цвета «сияющий каштан», чтобы наконец перестать быть блондинкой. Широкая переносица и глубоко посаженные темные глаза делают его похожим на полярного медведя. Если бы с М. ваяли скульптуру-аллегорию, она бы называлась «Уверенность». Не та волевая уверенность, которая подразумевает рубленый подбородок и цепкий взгляд. Подбородок как раз слабоват. Скорее, это вальяжная уверенность сибарита в том, что ему доступны все земные блага. Его взгляд будит в Матильде странные чувства. М. не оценивает Мати, не раздевает ее взглядом, не пытается завладеть ее вниманием. Он смотрит на нее так, словно она уже принадлежит ему. Словно Матильда — красивая и дорогая вещь, возможно лучшая в его коллекции, с которой он один умеет обращаться и владеть которой достоин он один. Словно он уже многажды брал ее, буднично и властно, и им это нравилось обоим. Словно у Матильды никогда не было и не будет повода отказать ему.