Читать онлайн «Рецепт Мастера. Революция амазонок. Книга 2». Страница 14

От выдачи тайны Катерина воздержалась, но бывшая сирота, воспитанная жадной, взбалмошной, недалекой теткой, не смогла сдержать резкий, как изжога, приступ зависти к Дашиному другу — Игорю Сикорскому. Повезло же ему иметь такого отца! Много ли найдется родителей, поверивших в невозможную мечту своих детей? Позволивших им бросить престижный институт? Помогавших добрым словом, деньгами и делом, готовых заложить дом, чтобы сын построил очередную модель… того, что, по всеобщему ученому мнению, построить и изобрести невозможно.

Немного. Может, потому в мире так немного гениев? Да и просто хороших и добрых людей — тоже мало.

Или мало хороших обстоятельств?

И все же, кто это сказал — «…злых людей нет на свете»?

Катя сморщила лоб в тщетной попытке вспомнить автора — хотелось щегольнуть перед профессором уместной цитатой. Но голова вдруг закружилась, как еще не изобретенный Сикорским геликоптер-вертолет, горло снова закупорило пробкой мерзейшая тошнота, в глазах поплыло. Затылок откинулся на спинку дивана.

Совсем не по-стариковски проворно и расторопно выскочив из-за стола, профессор поднес к ее носу невесть откуда взявшуюся склянку:

— Вдохните-ка, голубушка… Сейчас все пройдет.

И не солгал — приступ ушел быстро, точно его сдуло ветром.

— Вам лучше, — определил профессор. — Посмотрите-ка направо, — отставил он руку с одним выпрямленным пальцем, — теперь налево… ага…

— Я здорова. Сама не знаю, что это было…

— Однако мы отклонились от нашей беседы, — заметил Иван Алексеевич. — Вы говорите, что уже много лет вашему управляющему снится один и тот же сон?

Показалось ей или нет — «вашему управляющему» профессор отчеркнул мягкой пастельной вопросительной интонацией?

— Ему снится, будто он уже умер?

— Именно так, — рассказывать более подробно сон Мити Катя сочла недопустимым.

— К слову, головокружение — один из типичных симптомов этой так называемой эпидемии навязчивых снов. — Узко-прищуренные глаза смотрели на Катю с внимательным любопытством. Сложенные на груди руки ждали от нее объяснений.

— Хотите сказать, что я тоже больна? — сухо спросила Катерина.

— Нет, нет… — профессор легко принял ее право прятаться под маской. — Более того, хочу вас утешить. Головокружениям подвержены исключительно женщины. И, исходя из того, что я услышал, глубокоуважаемый управляющий ваш — не должен быть причиною вашего беспокойства. Сон — самое безобидное из всех проявлений. Ибо, каким бы загадочным, вещим, пророческим, невыносимо реальным он ни был, человек все же точно знает, что сон — не реальность. Куда хуже иное — ложная память о том, что вы считаете совершенно реальными событиями. Или напротив — бесконечная бесплодная попытка вспомнить то, что, как ты убежден, было, да забылась… Я выпишу микстуру, — профессор вернулся к столу, быстро пододвинул лист и богатырского вида чернильный прибор. — Три капли на одну чайную ложку воды. Принимать перед сном и, уверяю вас, сон нормализуется… Эта болезнь редко принимает крайние формы. Из сотен моих пациентов лишь около десяти человек…

— А в чем выражается тяжелая форма?

— Скажу просто, без научных терминов, эти люди больше верят в свои сны, чем в реальную жизнь, а потому практически неспособны жить дальше. В данный момент у меня на излечении находятся всего трое людей со схожими симптомами. Один господин и две дамы.

— Наверное, дамы больше верят снам, чем мужчины, — сделала Катя первый неуверенный шаг в интересующем ее направлении.

— Это вы, голубушка моя, верно подметили.

— А можно мне пообщаться с другими? Или это противоречит врачебной этике?

— Боюсь, что да… — профессор одарил Катерину отеческой улыбкой.

Катя задумчиво погладила каштановый плод на ручке дивана — она ожидала отказа, и у нее был заготовлен целый рассказ о своем давнишнем горячем желании создать благотворительный фонд для всех неизлечимых душевных больных, но…

Профессор вдруг заморгал, выпрямился в кресле, снял с носа пенсне, задумчиво протер его и сказал изменившимся голосом:

— Впрочем, а почему нет? Иногда общение, напротив, может принести пациенту огромную пользу. Например, Анне…

— Анне?

Катины пальцы в волнении сжали украшенный плодами каштана поручень.

— Анна Андреевна, — казалось, профессор говорит через силу, превозмогая себя, — моя пациентка — прелестная, красивая, образованная женщина. Пребывает здесь уже пять лет. Ее бывший супруг исправно вносит плату. А она не хочет покидать заведение, отказывается общаться с внешним миром. Я пытался свести ее со своими дочерьми, увлечь радостями жизни. Но, не взирая на все мои старания…

— Разве трудно увлечь даму радостями жизни, в особенности, если она хороша собой?

— Не так как вы, голубушка, но все же достаточно хороша, и могла б обустроить свою жизнь, если бы не одна навязчивая идея. Она считает себя непризнанной поэтессой.

Катя встала с дивана.

— Я готова попробовать. Я берусь объяснить ей, что у женщины есть множество способов применить себя, помимо стихов.

Взгляд профессора пробежался по Кате.

— Быть может... Если такая, как вы… — Он точно пытался переубедить себя в чем-то и преуспел в этом.

Иван Алексеевич поспешно выбрался из-за стола. И решительно заявил:

— Вы меня премного обяжете!

«Странно это… Уж больно легко он согласился свести меня с ней. Что-то не так. А что — не пойму», — мысленно подобралась Катерина.

Белый коридор провел ее и профессора мимо трех окон с видом на кирпичную стену — клиника занимала всего один этаж небольшого особняка на Ярославовом валу (МалоПровальной, 15). Выходило, что Даша, обокравшая Анну, и Анна все это время жили бок о бок. Странно… Но только поравнявшись с последним окном, Катя нащупала главную странность.

Петляя, как размашистый, путаный и прихотливый рисунок Модерна, их беседа с профессором постоянно легко и естественно — словно сама собой следует за течением ее собственных мыслей.

Вот и сейчас, стоило Дображанской подумать: «Зря я не выспросила об Анне побольше…» — Иван Алексеевич остановился, сказал:

— Вы, наверное, хотите узнать о ней больше…

Он волновался, постоянно протирал пенсне и, кажется, был недоволен собой, но не собирался менять решение. Что, несомненно, было второй странностью.

— Обязан предупредить вас, скорее всего, вы пожалеете о своем благородном порыве. Случай ее очень сложный… В свое время я написал работу о русской психопатической литературе, в которой выделил особое психическое заболевание, среднее между паранойей и графоманией. Собственно, поэтому бывший супруг Анны, известный поэт, обратился ко мне. Не буду называть его имени.