Читать онлайн «Проклятые зажигалки !». Страница 24

И потянулись для дома Афанасия жуткие, томительные дни...

Как и предсказывал доктор, сознание иногда возвращалось к Афанасию. Но что это было за сознание! Он опять говорил только о зажигалках, о меди, обо всем, что связано с ними, и, не жалея себя, дни и ночи проводил у станка, работал зажигалки в запас. Но, главное, он все время что-нибудь при этом изобретал. Он изобретал и штамп для выделки готовых зажигалок, и пытался приготовить из какого-то смешанного состава камушки для зажигалок, и приноравливал электрические батареи для серебрения зажигалок, доставал ванночки, растворял в воде щелочи, убивал бесполезно на все это массу времени, переводил материал, портил инструмент. Он писал заявление в Москву, просил выдать ему патент на монопольное производство зажигалок, как великому самородку-изобретателю. Однажды он заставил Данилу написать вывеску "Здесь делаются зажигалки" и нарисовать горящую зажигалку с протянутой к ней папиросой.

- Что-то будет! - предсказывал он какие-то социальные грозы. - Зажигалки надо готовить!

По-прежнему то-и-дело украдкой убегал он в город добывать медь, с той только разницей, что теперь в его мешке на-ряду с негодными, поломанными медными вещами оказывались и вещи вполне годные, иной раз даже совершенно новые. Больше всего он приносил медных ручек от парадных дверей.

- Где ты взял эту крышку от самовара? - выпрастывая его мешок, требовала от него ответа Марья и топала на него ногой. - Говори сейчас, где взял, признавайся, а то пойду в милицию, заявлю, и тебя посадят в тюрьму. Воровать?.. - для острастки замахивалась она на него кулаком. Воровать?.. Скажите, пожалуйста, что мне с ним делать, где-то совсем новую крышку с нового самовара снял! Люди, может, поставили на паратном крыльце скипятить самовар, рассчитывали вечером чаю с гостями попить, а он, без совести, снял с кипящего самовара крышку, в мешок и - домой! Еще подумают, что мы его посылаем. Мало того, что на всех паратных медные ручки поотворачивал, так ты уже и к чужим самоварам дорогу узнал! Этому конца не будет! Сына своего напрасно перед хорошими людьми ставил вором, а сам кто: не вор?

- Медь, меди, медью... - на все подобные попреки успокоительно отвечал Афанасий, в то время, как лицо его выражало сознание исполненного очень важного долга.

Но как только эта полоса сравнительного сознания у него проходила, он тотчас же впадал в состояние полного младенчества. Тогда они как бы менялись с Данилой ролями: Данила выполнял по производству зажигалок самую ответственную работу, а Афанасий делал только то, самое несложное, что давал ему Данила. Но, конечно, это была уже не работа, а мука и для отца, и для сына. Ночами он вел себя еще более беспокойно. Вообразив медь великой драгоценностью, он, один, среди спящего дома, носился с нею из угла в угол, и по квартире, и по двору, перепрятывал ее с места на место, подглядывал, не следят ли за ним налетчики, чтоб убить его и отнять у него столь дорогое и нужное для всех сокровище. Или когда среди ночи вдруг вставала над крышей соседнего сарая медно-желтая с легкой прозеленью луна, безумец приходил в страшное волнение. Он становился на пол на колени, прятал лицо от луны за край подоконника и жадно горящими глазами в продолжение долгих часов следил за медленным движением в небесном просторе ночного светила с таким возбуждающим медно-зеленым металлическим отблеском. Стоило луне или месяцу скрыться за соседним сараем, как Афанасий начинал метаться по комнате, задыхаться, стонать, потом он рвал все дверные запоры и выбегал на улицу, чтобы итти и итти за околдовавшей его луной.

И как за ним ни следили, и как его ни запирали на десятки замков, он все-таки ухитрялся вырываться из дому и отправлялся на поиски меди. Днем он ходил по людным улицам, выслеживал человека, который закуривал папиросу о зажигалку, внезапно нападал на него, валил на землю и отнимал у него зажигалку.

- Караул! - кричал испуганный хозяин зажигалки. - Держите его, держите!

Афанасия хватали.

- Это моя зажигалка, он ее у меня украл! - говорил он и зажигалки не отдавал.

Собирался народ, его вели в милицию, там с трудом разжимали его руку с зажатой в ней зажигалкой, и, продержав несколько дней, выпускали.

Придя домой, Афанасий, вместо того, чтобы отдохнуть, брал лопату и принимался рыть землю во дворе, в одном месте, другом, везде. Сбегалась семья, поднимала на Афанасия крик, что он испортил весь двор, пыталась отнять у него лопату. Афанасий оказывал сопротивление и упорно твердил, что в земле у него запрятаны зажигалки.

Он и на самом деле имел обыкновение уворовывать целые зажигалки или их части у Данилы и прятать их во всех потайных местах.

Потом он повадился выпрашивать зажигалки у прохожих или специально для этого ходил по дворам. Позвонит в парадную дверь, ему отворят.

- Что вам?

- Дайте зажигалку.

- Что-о?..

- Зажигалку.

Одни с громом захлопывали перед ним дверь, другие, принимая его за нищего, выносили ему кусочек хлеба, третьи думали, что чудак просит закурить.

- На, - выносили они ему зажигалку и ждали.

Афанасий совал зажигалку в карман и делал попытку скрыться.

- Воры! - кричал он, когда у него отнимали чужую зажигалку. - Воры! кричал он и на народ, обыкновенно сбегающийся на такие скандалы в очень большом числе. - Кто такого, как я, обидит, тот пропадет!

Народ, видевший в Афанасии человека необыкновенного, принимал его последние слова за прорицание. И в карманы сумасшедшего со всех сторон совали мелкие деньги, булки, кусочки сахару, яблоки... Старухи при этом крестились.

На Афанасия нередко приходили с жалобами, что поймали его, когда он отвинчивал у парадных дверей медную ручку; однажды его привели домой окровавленного, избитого и рассказали, что среди ночи застали его на балконе за подпиливанием медных перил. Домашних он не слушался, и они все чаще в обращении с ним прибегали к побоям. Он много ел, обрюзг, опух, оброс, был очень тяжел, и чтобы сдвинуть его с места, иногда возле него стояли и били его кулаками в спину, как в стену, и Марья и Груня.

- Ишь, проклятый. Не хочет итти.

Они немного отдыхали, потом принимались снова его бить. Часто призывали себе на помощь и Данилу. Данила тоже бил. А у Афанасия, когда его били, было такое выражение, как будто он и сознавал, что напроказил, но помочь горю при всем своем желании никак не мог, а только стоял, жался и по-детски испуганно моргал глазами на каждый занесенный над ним кулак.

И вот, после долгих мучений с ним, после крушения надежд на полное его выздоровление, после длительных споров членов семьи между собой, жена и дети решили с помощью завкома отправить его в соседний город в дом умалишенных.