Читать онлайн «Истинная история Дюны». Страница 13

При столь катастрофическом падении добычи цены на спайс должны были бы подскочить до небес, и тем самым в известной мере смягчить удар по фрименской экономике. Но эпоха правления Муад’Диба как раз и знаменита постоянным снижением цены на арракинский меланж, а после печальной памяти моратория двести одиннадцатого года это снижение перешло и вовсе в обвал – и эти рыночные котировки повлияли на судьбы Свободных куда больше, чем все решения и реформы императора Атридеса.

Арракинский джихад, объявленный Муад’Дибом, несмотря на всю путаницу статистических данных, демонстрирует предсказуемую и недвусмысленую картину: максимальное количество добровольцев как раз и дали районы, наиболее пострадавшие от экологического катаклизма. Не призывы безудержно разрекламированного Лисан аль-Гаиба, не религиозный психоз – фрименов погнали на войну за тридевять земель от дома авантюры Пардота Кайнза и даурская солянка.

Дома же картина складывалась и вовсе невеселая. Никакие почвенно-кислотные напасти не могли заставить один фрименский клан пустить другой, соседний клан, добывать спайс на своих исконных землях. Слишком большой кровью были проведены и держались невидимые пустынные границы. Между обездоленным севером и более или менее уцелевшим югом – точнее, юго-востоком – сразу выросло грозное напряжение. У лишившихся средств к существованию северных племен незамедлительно обнаружились тысячи причин для обид и мести, а поскольку каждый фримен – это прежде всего воин, готовый в любую минуту умереть во имя своего рода, тень гражданской войны легла на пески очень рано.

Войны, джихад, истощение ресурсов планеты сделали свое дело на удивление быстро – фримены Арракиса сгинули менее чем за сто лет, даже полвека спустя после воцарения Муад’Диба уже мало кто слышал о каких-то диких племенах Свободных из пустыни. Не осталось даже памяти о них, список исследований, свидетельств, хроник, письменных или устных источников трагически короток. На Дюне никогда не было ни истории, ни этнографии, и то немногое, что мы сегодня знаем об этих людях, пришлось с великими трудами собирать по обрывкам, случайным фрагментам и крупицам.

Все авторы официальной версии заявляют в одни голос, что Дюна – планета, населенная фрименами. С таким же успехом можно сказать, что Европа – это континент, населенный французами. Во-первых, как я уже говорил, кроме фрименов Арракис населяло еще около семидесяти народностей, живших далеко от пустыни. Во-вторых, такой нации, как фримены, не было вовсе.

Фрименами, то есть Свободными – бедуинами, – называли себя одиннадцать родов Хайдарабадского эмирата, на территории которого, по воле судеб, и разворачивалось действие арракинской революции – но с легкой руки имперских бытописателей этот ярлык приклеили всем народам, населявшим Западный и Восточный Рифт.

Здесь, однако, и без наших путаников-летописцев присутствует серьезная сложность. Жители пустыни, носители различных языков и традиций, несколько веков рождались и умирали в полном отрыве от тех наций и культур, к которым себя причисляли. Неизвестный, но весьма продолжительный по историческим масштабам отрезок времени (никто не знает, как и когда была заселена Дюна) они варились в собственном котле, меняясь и ассимилируясь бок о бок с такими же маргиналами, явившимися неведомо откуда. Племена называли себя персами, тюрками, аварцами, туркменами и еще какими-то, порой загадочными именами, но даже прадеды их прадедов не помнили, что означают эти слова и о каких землях идет речь; смешение, забвение и изоляция рождали самые фантастические сочетания костюмов, обычаев и орнаментов. До некоторой степени о корнях того или иного рода можно было порой судить по названиям, которые давались подвластным горам и долинам – Пешавар, Джайпур, Нефуд – призраки Пакистана, Индии, Аравии.

В силу бесспорного влияния арабской культуры, фрименов (волей-неволей приходится использовать это слово) почему-то всегда изображают в виде странноватых арабов самого экзотического толка. Полный вздор. В пустыне был представлен весь спектр национальных типов, цветов кожи, разреза глаз и так далее; например, классически прибалтийская внешность Алии ни у кого не вызывала вопросов.

Кстати. Вершиной фантастического сочинительства стала легенда о синих фрименских глазах. Постоянные следы меланжа в пище и питье и в самом деле добавляли синевы в пигментацию роговицы, но нашим лихим творцам этого показалось мало, и они наградили бедуинов вдобавок и синими белками – еще чудо, что оставили им зрачки! Посмотрите на любую фотографию, любую видеозапись, взгляните на портрет Стилгара с обложки сборника его воспоминаний – были, были у них белки, с голубизной, но были.

Однако ни самодельность этнических особенностей, ни национальная разнородность внутри фрименских анклавов не служили помехой к их крайней обособленности. Спайсовые деньги наполняли слово «независимость» вполне конкретным и весомым смыслом. Попробуйте-ка объявить джелалабадскому пуштуну, что считаете его хайдарабадским фрименом! С тем же успехом баску или каталонцу можно сказать, что он испанец. Межобщинные браки были несказанной редкостью, и зачастую вели к настоящим войнам. Указом пустынному воителю были лишь глава клана да емкость обоймы – что ему до какого-то императора, там, за северными горами? Естественно, что широковещательные заявления Муад’Диба типа: «Наконец-то наш спайс принадлежит нам!» не вызывали ничего, кроме усмешки – на своих угодьях Свободные и без того считали весь спайс своим, и это право всегда были готовы отстаивать, насколько хватит дальнобойности винтовки и длины кинжала.

Смешение рас привело и к смешению языков. Несмотря на все многообразие диалектов и наречий, все кочевники так или иначе понимали друг друга. Нации общались на своеобразном архаичном арабском с заметными добавлениями пушту, фарси и древнего саджа; с письменностью дело обстояло из рук вон плохо, но настоящим бедствием стали имена. Сами по себе сложные и малопонятные, во многом составленные в нарушение (что не удивительно) как исламских, так и доисламских принципов, с изменениями и перестановками артиклей и предлогов, всех этих ибн, аль-, эр– и эт-, они еще попали под удар переписи и паспортизации, проведенных Комиссией по Ксенологии почти сразу после революции.

Имя бедуина – всегда больше, чем просто имя, это еще и его история, а часто еще и история его семьи. Такой-то, сын такого-то (ибн), живший в Бурхгади (аль-), внук такого-то, из рода под названием, по профессии изготовитель палаток (ковров, оружия, украшений и т. п.), хромой, горбатый, по прозвищу и так далее – очень длинная и иерархически непростая цепочка. Ко всему прочему, имелись тайные имена, запасные имена и еще бог весть что. Комиссия по паспортизации всех этих тонкостей знать не желала, и исходила из привычного европейского стандарта – фамилия, имя, отчество, год рождения, плюс все индивидуальные номера. В таком виде большинство фрименов и попало в официальную документацию. Поэтические гроздья имен и прозвищ кромсали абсолютно бездумно, и в итоге образовалась страшнейшая неразбериха – у громадной части населения одним махом сменились имена, подчас самым невероятным, не поддающимся расшифровке образом. И теперь, спустя столетия, иной раз нет никакой возможности понять, о каком же конкретно человеке идет речь.