Читать онлайн «Вселенские Соборы». Страница 55

Данный Никео-Цареградский символ наилучше, чем все другие, оформил эту потребность и удовлетворил ее. Он блещет точностью догматических выражений и литературной ритмичностью. Богословски неточное и даже прямо ошибочное выражение Никейского ороса «из сущности Отца» «молча» опущено. A после богословского бреда Маркеллова о рождении Сына в один из «эонов» здесь утверждено рождение Сына раньше всех «эонов» («прежде всех век»). И против тех же гностических фантазий Маркелла о конце эона Сына утверждено: «Его же царствию не будет конца».

Этот полный по содержанию, ритмически стилизованный символ не мог не побеждать и не вытеснять другие, менее совершенные. Он не нуждался в «навязывании», a принимался всеми с удовлетворением. Следы его распространенности задолго до Халкидонского собора многочисленны.

В конце IV в. написан «Диалог о Св. Троице» под псевдоэпиграфом Афанасия Великого. В нем православный собеседник упрекает македонианина за прибавку в символе Лукиановском (2-я Антиохийская формула 341 г.). Македонианин ему возражает: «А разве вы не прибавили к Никейскому вероизложению?» Православный: «Да, прибавили, но не противное ему». Македонианин: «Все же прибавили?» Православный: «To, что тогда было не исследовано и что теперь благочестивые отцы истолковали».

У преподобного Нила Синайского (ум. ок. 430) также есть цитаты из Никео-Цареградского символа.

A что касается Константинопольской атмосферы 430-х гг., когда там появляется Несторий, то последний цитирует общепринятый здесь Константинопольский символ, не чувствуя потребности ни в каких оговорках и пояснениях. Вот как пишет Несторий папе Целестину и цитирует под именем Никейского символа веры слова из Никео-Цареградского без всяких колебаний: «Называя ее (Деву Марию) Богородицей, они не трепещут от страха, тогда как достохвальные никейские отцы сказали только, что Господь наш Иисус Христос воплотился от Святого Духа и Марии Девы». И в другом письме: «Они слепцы, не понимают учения, изложенного святыми отцами, произнося их ясные слова: веруем во Единого Господа И. Христа, Сына Божия, воплотившегося от Духа Свята и Марии Девы». В символе Нестория есть и другие детали, взятые из фразеологии Константинопольского (381 г.), a не Никейского символа (325 г.). Кирилл Александрийский подметил это и в полемике с Несторием не без ехидности задает ему вопрос: «Скажи мне, добрейший, a где же это отцы положили о Сыне: воплотившемся от Духа Свята и Марии Девы?»

После Ефесского собора 431 г. (III Вселенский) св. Кирилл пишет: «Мы утверждаем, что не просили y кого-нибудь нового изложения веры, не принимали подновленного другими ('), ибо для нас достаточно мудрости св. отцов и символа веры, удачно и прилично приспособленного ко всем правильным догматам». Кирилл, используя полноту своей председательской власти на III Вселенском Ефесском соборе, с полемической заостренностью, вопреки живой действительности провел постановление: «He позволять никому ни произносить (), ни писать (), ни сочинять () иную веру, кроме определенной отцами, сошедшимися в Никее». Но, ослепленный своей враждой к Константинополю, Кирилл просто не хотел видеть явного факта молчаливой победы вышедшего из Константинополя и всех покорившего своим сравнительным совершенством полного символа веры.

Следы распространенности его видим повсюду - и y coвременника Нестория, y блаж. Феодорита и затем y Прокла Константинопольского в его 2-м письме к армянам (), где Прокл убеждает их держать веру твердо, «охраняя предания, какие вы приняли от святых и блаженных отцов, изложивших православную веру в Никее, и от сущих со св. Василием и Григорием и прочими единомысленными с ними» (т.е., очевидно, уже после Никеи). И в проповедях своих архиепископ Прокл (ум. 447 г.) всюду цитирует символ Цареградский.

Его преемник Флавиан Константинопольский в письме к императору Феодосию II пишет: «Правильно и безукоризненно мысли, всегда следуя св. писаниям и изложениям св. отцов, собиравшихся в Никее и Константинополе».

Такова серия свидетельств о существовании Константинопольского символа, именно как символа, связанного с собором 381 г. в течение ряда десятилетий до собора Халкидонского 451 г., когда уже символ был, бесспорно, принят в качестве нормального символа. Таким образом, формально в равноценном порядке с оросом Никейского собора Константинопольский символ не был издан. Но как символ уже употребляемый, он дебатировался среди членов Константинопольского собора 1) при переговорах с македонианами (отсюда его компромиссная формула о Святом Духе); 2) мог затем быть помещен и в «Кратких вероопределениях -» на западе; 3) он же мог быть подан и Нектарием императору Феодосию; 4) и во всяком случае продолжал укореняться в Константинопольском районе в крещальной практике так твердо, что здесь (и в Малой Азии, на Кипре, в Антиохии) его употребляли и как символ вообще взамен Никейского.

Умиротворение умов еще не наступило. И Демофил и Евномий имели опору в своих приверженцах, и те «не сдавались». Смута фактически продолжалась.

Феодосий видел, что авторитет бывшего собора не принес легкой победы. Он (или его совстники) решил использовать и меры «переубеждения» («главноуговаривания»). Попытался устроить коллоквиумы православных с еретиками. Приглашал инакомыслящих в 383 г. в Константинополь и хотел сам быть посредником. Явились на приглашение или представили исповедание: омий Демофил, аномей Евномий (представил исповедание), Елевсий Кизикский представил свое исповедание от македониан. Даже от Вульфилы, уже умершего, было представлено исповедание. При первой же встрече не проявлено никакой охоты сближаться. Положение Нектария было трудное. Он советовался с новатианским епископом Агелием, «своим единомышленником». Ho тот был совсем простец, неопытный в богословии. B помощь себе он пригласил новатианского чтеца Сисиния, «изучившего священные писания и философию». Вот совет Сисиния: рассуждения только разъединяют, посему нужно положить на стол свидетельства древних церковных писателей и от императора предложить вопрос: уважают ли они эти заветы? Если отвергнут, то и народ их отвергнет. Истина будет очевидной. Феодосий согласился на этот план. Агелий тоже явился на собор. Но испытуемые усомнились, имеют ли эти древние писания и подлинность, и решающий авторитет? И как их толковать? Начались безысходные споры о критериях истины.

Тогда Феодосий поступил, как и в начале своей церковной деятельности. Он рассмотрел исповедания и утвердил из них одно - Нектария и Агелия. Остальные разорвал и перешел к мерам государственного приказа. Ни при Константине Великом, ни при Валентиниане и Валенте прямого декретирования православия самой государственной властью еще не практиковалось. Государственная власть выдвигала богословские партии и учиняла соборы. A теперь берет это дело прямо в свои руки. Феодосий I Великий принес этот метод с Запада. И уже в 379 г. сам утвердил православие в Константинополе по критерию согласия с Римом и Александрией. И теперь в 383 г. уже прямо выдвигает критерий кафолического христианства, не связывая его ни с лицами, ни с местом» но, очевидно, подразумевая то православие и тот авторитет, который он утвердил здесь, созвав и создав II Вселенский Константинопольский собор 381 г. И только этой кафолической вере и ее исповедникам даются права гражданства империи: «Только тем, которые согласно апостольскому наставлению (disciplinam) и евангельскому учению (doctrinam) верят в Единое Божество Отца и Сына и Святого Духа». Только им дозволено «носить имя catholici. Всем прочим вменяется бесчестие (infamia) еретического учения» и от мест их собраний отнимается имя церквей (ecclesiarum nomen).