Читать онлайн «Операция Карантин». Страница 11

Никита слушал его вполуха - за месяц пребывания в джунглях он выучил все сентенции Сан Саныча чуть ли не назубок. Надоели они ему хуже горькой редьки, однако виду не показывал. Как и положено санитару, молча убрал стол, вымыл инструменты, уложил в стерилизатор и поставил его на бензиновую горелку.

- Полноте, Сан Саныч! - наконец с укоризной сказал он. - Я, наверное, в пятый раз слышу, как вы самоотверженно и бескорыстно трудились в Сомали во время засухи. Только времена-то переменились, и за просто так сейчас никто ничего не делает.

Он вынул из заднего кармана шорт плоскую бутылку виски и поставил на стол.

- И вот тому лишнее доказательство. - Никита с хитрой улыбкой подмигнул доктору.

Сан Саныч разулыбался - как и любой практикующий врач он был не против пропустить рюмку-другую. Так сказать, для профилактики.

- Опять у американцев уколами подрабатывали? - спросил он.

- Само собой. Что умею, то продаю. Умею уколы делать - так почему это умение не продать? Тем более, что у американцев рук не хватает. Вы-то больных "тофити" не лечите...

- Занесете мне еще эту заразу... - сокрушенно покачал головой Сан Саныч, однако в его взгляде не было и тени тревоги.

- Никак нет, - бодро парировал Никита, освобождая плод манго от косточки и нарезая мякоть в чистый поддон. - Главврач госпиталя доктор Брезенталь утверждает, что радикальнее средства, чем алкоголь, от "тофити" не существует. Ни один из алкоголиков в поселке не заразился.

Доктор поставил на стол две мензурки, придвинул поближе плетеные кресла, и они сели. Никита свернул с бутылки пробку, налил в мензурки на два пальца. Сан Саныч потянулся было к мензурке, но неожиданно хмыкнул, отвернулся, взял с манипуляционного столика иглу от шприца и протянул Никите.

- Что, опять?! - возмутился Никита. - Где?

- Левая рука. Возле локтя.

Никита посмотрел. У локтя на руке виднелась небольшая, чуть больше сантиметра, покрасневшая припухлость - древесная пиявка почти полностью успела внедриться под кожу, и наружу торчал лишь кончик плоского зеленовато-коричневого хвостика.

- Осторожнее извлекайте, - посоветовал доктор. - Не спешите. Если хвостик оборвется, мне придется скальпелем орудовать.

- Да знаю я! - огрызнулся Никита. - Ученый... Все тело в шрамах... Он примерился, проткнул хвостик паразита иглой и начал потихоньку вытягивать его из-под кожи. - И почему вас пиявки не кусают?

- Это не пиявка, а нематода, - ушел от прямого ответа Сан Саныч. - Вы пьете мой отвар?

- Пью... А толку? Сами видите...

- Отвар не от нематод, а от их личинок, если нематоды оставят в вас яйца. Или вы хотите заболеть бледной немочью?

- Африка... - распаляясь, раздраженно бурчал Никита. - Экзотика... Жара пополам с проливными дождями... Духота, полчища насекомых, змей, крыс... Романтика!.. У меня такое впечатление, что все исследователи Африки... начиная с Ливингстона... были либо сумасшедшими... либо у себя дома... в Европе, Америке или где там еще... с детства жили в трущобах, где тоже насекомые, крысы и змеи кишмя кишели... Иначе откуда такие восторги... охи-ахи... по Африке?.. Признайтесь, доктор, вы тоже в подвале родились с крысами, клопами в вшами? А?.. Вот!

Никита наконец извлек нематоду из-под кожи и торжественно протянул иглу доктору. Сан Саныч нацепил на нос очки, внимательно рассмотрел паразита.

- Молодец! - похвалил он Никиту. - Научились вытаскивать целиком. Кстати, Ливингстон тоже был врачом, и именно он является первооткрывателем Центральной Африки.

- Лучше бы он ее закрыл. Вместе с нематодами.

Никита окунул кончик платка в мензурку с виски, протер ранку, а затем замазал ее клеем БФ.

- Все. - Он поднял мензурку. - Как это там говорится: не пьем, а лечимся?

- Нет, - покачал головой Сан Саныч. - Поехали.

И по-русски, одним махом, опрокинул в себя виски. Иных тостов, кроме "гагаринского", он не признавал. Этот тост был тем единственным светлым пятном, которое еще признавали в мире за заплеванным, затоптанным всеми и вся социализмом. А для старого доктора это было все, что осталось от его родины.

Никита тоже выпил, зажевал долькой манго.

- Кто-то идет, - вдруг сказал доктор.

Сквозь беспрерывную канонаду тропического ливня по крыше бунгало Никита ничего не смог расслышать, но Сан Санычу верить стоило. Научился он у местных жителей дифференцировать звуки, причем до такой степени, что угадывал шаги знакомых людей.

- Кто? - спросил Никита. - Новый пациент?

Несколько мгновений Сан Саныч молчал, затем ухмыльнулся.

- Нет. Ваш "закадычный" друг. Стэцько.

- Ох... - застонал Никита и схватился за голову.

Стэцько Мушенко был его головной болью. По убеждениям - ярый украинский националист, по призванию - вечный рейнджер. Коренастый, мрачный мужик лет сорока, с одутловатым лицом, вислыми усами запорожского казака, большим пористым носом и маленькими глазками, в которых навсегда застыли недоверчивость и подозрительность. Во всех бедах мира туповатый рейнджер винил исключительно Москву и поэтому где только было можно пресекал "гегемонистические" поползновения "москалей" с автоматом в руках. Три года он провоевал в Чечне против российских войск, а затем непонятно почему завербовался в Центральную Африку. Никак иначе и здесь отстаивал "нэзалэжнисть" нэньки Украины от России. Языков, кроме своего родного, украинского, он не признавал, да, похоже, по природным данным и не был способен к обучению. Поэтому служить в Африке ему было туго. В бунгало Сан Саныча он приходил где-то раз в неделю, но тянула его сюда отнюдь не тоска по родине или возможность переброситься с братьями-славянами парой фраз, а нечто совсем иное. Сам вид российских медиков доставлял ему садистское удовольствие, подпитывая огонь затухающей в Африке ненависти к "москалям". Этакий запущенный клинический случай сверх обостренной националистической паранойи.

К Сан Санычу Стэцько относился более-менее снисходительно: время изрядно потрудилось над старым врачом - морщины, потемневшая, задубевшая в тропиках кожа, курчавые седые волосы делали его похожим на аборигена. А вот Никиту, на круглом лице которого будто стояла печать чистокровного "русака": голубые глаза, русые волосы, нос картошкой - Стэцько ненавидел лютой ненавистью. Не помогла и придуманная Никитой на ходу "сказка", что его мать была чистокровной украинкой. Эта "новость" наоборот подлила масла в огонь. "Эч, москали, як наших дивчат паскудять!" - заключил Стэцько и впредь Никиту иначе как "шпыгун" или "пэрэвэртэнь" не называл.

Приходил Стэцько обычно во время тропического дождя, лившего словно по расписанию с двенадцати до двух часов дня, приносил с собой литровую бутылку технического спирта, практически сам ее выпивал, изредка, наверное, для куража, наливая российским медикам, а уходил, как только дождь прекращался. Разговор между тремя славянами получался тягомотный, пустой и тоскливый. Трудно разговаривать с человеком, который видит в тебе прежде всего мишень.