Читать онлайн «На кого похож Арлекин». Страница 24

Я опять подбросил тебя до дома и, набравшись смелости, предложил сразиться в воскресенье в спорткомплексе. Ты закивал головой и внимательно посмотрел мне в глаза: Я смутился: быстро выжал газ.

Вечером долго стою у зеркала, растирая мимические морщинки возле глаз коллагеновым кремом. Чужое, бледное лицо спектрального двойника с яркими, точно накрашенными, губами. Лицо манекена из бродвейской витрины, вычисленное компьютером по принципу наибольшей сексапильности, заводная кукла с резиновым вибратором. И не то чтобы это мужское лицо, это, скорее, лицо маскулизованного андрогина, бесполого танцовщика из кабаре — подвел брови и загородил половину лица китайским веером. Получилось интригующе. Очень, очень стилизованно. Вот только бы еще изменить цвет глаз, поставив голубые контактные линзы: Но у тебя и так красивые глазищи, Найтов, скажи спасибо генетическим метаморфозам: Все равно я исчадие ада, иначе откуда этот демонический магнетизм в глазах?

Посмотри внимательно на двойника.

Положи веер на место.

Сколько тебе лет, лунный человек? Тысяча? Две?

Это твой конь в парче и меди въезжал в Рим через триумфальные ворота?

Тебя сожгли на костре в Шотландии? Ты помнишь длинноволосого юношу с моделью парусника и циркулем?

Это ты обвешался веригами в итальянском монастыре и все равно грешил с послушником?

Неотразимый бармен на «Титанике»?

Китайский фокусник?

Французский актер-алкоголик?

Немецкий офицер, истязавший польского мальчика?

Архитектор садов, сожранный раком печени?

Молчите. Молчите, милые сволочи. Заткнитесь! Идите в ад, я Андрей Найтов, учитель, я не знаю вас, это кровь бормочет безумные стихи, моя структура трещит по швам, и я даже боюсь расстегнуть пуговицы на рубашке! Но клоун в зеркале подмигнул подкрашенным глазом: «Это даже удивительно, как такое слабое, маленькое и безвольное существо может тащить за собой этот угольный поезд жуткой кармы? Он думает, что безотчетно влюблен, но ты обманешь своего мальчика и с радостью бросишь его ради дорогих одежд, денег и спортивных автомобилей. Но зачем тебе все это, если чудовище выжрало тебя изнутри? Будет у тебя хороший счет в банке, талантливый педераст, но не забывай о главном счете, который увеличивается с этой минуты».

Я закрыл лицо ладонями: потом смахнул рукой с туалетного столика всю свою парфюмерию, сломал веер и губной помадой перечеркнул зеркало крест на крест. Мне стало жутко. Захотелось крепко выпить и уснуть, как в детстве, как в шалаше летней ночью, обнимая хоть кого-нибудь: Спокойно, это ржавый ночной звонок невроза. Это от одиночества. Это мужчина в период фрустрации и воздержания от напитков. Достань слайды, посмотри голландские пейзажи: или лучше Нестерова (без шнурков и бритвы, пожалуйста).

Меня спас Рафик. Правда, он завалился сегодня не в лучшем своем образе: трезвый, злой, избитый. Приполз зализывать раны и поплакаться. Фингал под глазом, пластырь на рассеченной брови. Мне сразу же стало все понятно:

— Приставал к кому-нибудь? — Рафик что-то промычал в ответ, оттопырив распухшую нижнюю губу. — Хорошо тебя разукрасили: Как абстрактная картинка. Сразу видно, что били мастера. Кто?

Рафик не снимая куртки бухнулся в кресло, неторопливо закурил и, морщась от дыма, попросил выпить чего-нибудь. Он залпом ополовинил стакан водки, занюхал мандарином и только тогда неспешно поведал историю, как его с нейрохирургом Бертеневым высокохудожественно избили поджарые юноши на дискотеке:

— Андрюша, милый, как я не хотел туда идти! Но хорошо, что живыми остались. Звонит в пятницу этот ебаный клоун, говорит, «хочу молодого теплого мяса, собирайся на охоту:» Вот, бля, поохотились: Пьяные, конечно, были в жопу. Этот старый хуй начал подростка обнимать, а его стая нас под руки — и в туалет. До сих пор кровью харкаю, старик тоже дома отлеживается: Вот. И на работу не выйти, и в милицию не заявишь, нам же хуевей будет:

Я как мог стал утешать Рафика и даже выпил с ним за компанию. Мы опять ударились в воспоминания, потом долго по очереди трепались по телефону с Бертеневым, которому было не до сна. На прощанье Раф опять скривил разбитые губы: «Вот и поцеловать тебя не могу:» Глаза его были полны пьяных слез.

Обычно я люблю рассказывать собратьям о своих новых любовниках, в том числе, и о потенциальных, люблю наблюдать, как расцветает и чужая любовь, но сейчас суеверно и инстинктивно прятал бельчонка от случайных взоров. Даже на имени твоем лежит табу, и мне иногда сложно его вымолвить. Не всякий оператор найдет ключ к этой программе, в системе защиты которой запрограммировано великолепное саморазрушение: Моя болезнь в новейших справочниках могла бы именоваться «синдромом Найтова», ей более всего подвержены артистические натуры с ветхим сознанием и с пробитым половым центром. Синдром обычно переходит в стадию ремиссии, но и в этом случае наблюдаются сезонные обострения. Весна и осень. Где я подцепил этот веселый школьный вирус? Да если бы твоя красота не была заразой, я бы к ней и не тянулся. С самого начала этого учебного года я был неизлечимо болен, господа, в полном соответствии с медицинскими выкладками. Более того, мне этот мир был неинтересен без Дениса.

Золотая рыбка саксофона ныряет в темноте прошлого. Где-то я уже слышал эту мелодию. «Не плачь по мне, Аргентина». Кажется, да. Почему приходит это одинокое соло — сам не знаю. Вот Рафик приполз, исповедался, а кто примет мою исповедь или, хотя бы, не примет ее? Кажется, я становлюсь непристойно сентиментальным. Слезы близко, но снег и так идет мокрый, хлопьями, хлопьями, хлопьями: медленно так падает снег.

Утром подморозило. Лед и солнце. Божественное утро. Музыкальные трамваи сыплют искрами на морозе, точно снимая ток с рассеянных дымчатых облаков, похожих на беличьи шкурки. Кажется, даже пар моего дыхания приобретает очертания Дениса; и если бы тебя не было на свете, мне кажется, что я мог бы материализовать твой образ титаническими мысленными усилиями, я бы вылепил тебя от пяточек до макушки, как гениальный ваятель. Давно заметил, что слова — довольно грубый материал, они не могут отразить всех оттенков моих чувств. Вероятно, я слышу просто симфонию: От радости скорой встречи с тобой захватывает дух, арлекины предвкушают аплодисменты, суетятся парикмахеры, костюмеры и гримеры, режиссер рассматривает публику сквозь щелку занавеса. Неужели все, что я берегу для тебя — только театральное действо с фольгой и картонными звездами, с лазерной графикой и громоздкими декорациями? Представь, Денис, что все арлекины смыли грим. Странно? Успокойся, один из них настоящий, и он никогда не откроет лица. Краска не смывается. Вот он бежит за мной вприпрыжку со свежими розами, обалденными розами премьеры, он вдребезги пьян, ему совсем не холодно в легких серебряных туфельках. Боже, как я молод и счастлив! Как кружится голова от новых сюжетов, каждый из которых — незаслуженный, огромный подарок! Ты даешь неизмеримо больше, чем я прошу.