Читать онлайн «Островок счастья». Страница 52

На этом разговор закончился. Оба сделали вид, что ничего не произошло. Утром, когда Павел собирался на работу, Саша быстро выпила чашечку кофе, легко чмокнула его в щеку и уехала, помахав и даже улыбнувшись на прощание.

В конце марта Юля предложила к постановке свою пьесу. Ее приняли тем более восторженно, что роли были написаны для каждого с учетом фактуры и возможностей. Премьеру спектакля «Но Твоя да будет воля…» назначили на апрель, и, чтобы успеть, репетировать начали без оглядки на время – впрочем, как всегда.

На первую же репетицию, ко всеобщему изумлению, заявился не кто иной, как директор завода Павел Мордвинов. Событие, доселе в истории театра не зафиксированное.

– Я тихонечко посижу, можно? – просительно посмотрел он на Тарасову, и та, переглянувшись с Юлей, сделала неопределенный жест, который можно было понимать как угодно.

– Вообще-то это не принято, чтобы посторонние… – начала было Юля и вдруг задумчиво замолчала, споткнувшись на полуслове, и все это тоже отметили, как странность. – Хорошо, оставайтесь.

Все удивились бы еще больше, если бы узнали, что Павел Андреевич, человек страшно занятый и вообще, по местным понятиям, небожитель, приходил и на вторую репетицию, и на третью, но уже тихо сидел, незамеченный, на балконе, оттуда подслушивал и подглядывал, и делал какие-то записи в блокноте.

На четвертой репетиции грянул гром. Стараясь не встречаться с Сашей глазами, Юля тихо, но решительно объявила, что роль Полетики будет играть она сама, а ей, Саше, отдает роль Натали. Пока Саша хлопала глазами, приходя в себя от такой новости (Полетика – главная роль, а Наталья Николаевна – проходная), Марианна Сергеевна потребовала объяснений.

– Саша не сможет сыграть так, как надо Юле! – решительно пресекла попытку бунта Тарасова. – Она – автор и режиссер и имеет полное право. Я с ней согласна.

– Саша слишком красивая, Идалия такой не была, это будет всем мешать, – все же объяснила Юля. – И потом, нас никто не поймет, если Натали сыграет не Саша. Ее даже гримировать не надо.

Саша обиделась, признав, однако, что в рассуждениях Юли есть здравое зерно. Ей всегда говорили, что у нее внешность пушкинской мадонны, так и в самом деле глупо было бы огород городить.

Костюмы на сей раз, не скупясь, заказали в Екатеринбурге («Мы с ними еще потом пять сезонов будем жить припеваючи!» – потирала руки Тарасова). Оттуда же приехал и отличный художник-постановщик. Репетировали днями напролет, заказывая обеды в заводской столовой и забросив на произвол судьбы привычных ко всему и уже не роптавших домочадцев. Местные журналисты, заинтересовавшись материалом, авансом подняли такую шумиху, что билеты разлетелись враз. И даже (неслыханно!) пришлось назначить спектакли на последние дни мая, хотя обычно в это время все население Надеждинска в полном составе копало огороды, вынужденно забывая о существовании театра до конца садово-огородного сезона.

На премьере не то что яблоку – кедровому орешку пришлось бы долго искать место, чтобы упасть. Сидели на приставных стульчиках и стульях, принесенных из фойе, стояли за последним рядом и сидели на газетках на лестнице балкона.

Юля волновалась так, что не могла говорить, и вот уже час молча сидела в гримерке, объясняясь жестами. Павел Андреевич Мордвинов лично приперся за кулисы, произведя переполох, как лис в курятнике, и пожелал всем удачи. Все уже, конечно, знали то, что он имел отношение не только к финансированию постановки, но и к написанию пьесы, а также то, что Юля время от времени оговаривалась и говорила ему «ты». Но все равно, видя директора в тесных коридорах закулисья и убогих гримерках, едва ли не крестились, чтобы прогнать видение, таращили глаза и норовили побыстрее скрыться с глаз. Мордвинов, поняв свою неуместность в этом тесном мирке, обитатели которого были взвинчены до последнего предела, ретировался в зал и уселся в свое обычное кресло в первом ряду.

Павел и сам волновался так, что его потряхивало. Он весь день не мог думать ни о чем, кроме как о премьере, и даже пару раз, не выдержав, заговаривал о ней с Варварой Петровной. С тех пор как до секретарши дошла информация об участии Павла Андреевича в делах театра, он стал жить как у Христа за пазухой: все его распоряжения, желания и даже капризы исполнялись мгновенно и идеально точно, чай он теперь пил без мяты и с пятью ложками сахара, а то и вовсе требовал кофе, для чего Варвара Петровна пошла на небывалые жертвы и освоила навороченную кофемашину. Раскланиваясь и кивая знакомым, Павел сидел, постукивая пальцами по подлокотнику и считая минуты до начала. Третий звонок… еще минута, вторая… Да что же они тянут?!

И тут тяжелый темно-синий с золотыми кистями занавес, вздрогнув, пополз в стороны – сперва лениво, как бы нехотя, а потом все быстрее. Павел перевел дыхание и уставился на пока пустую погруженную в темноту сцену. Оттуда, из темной глубины, вдруг потянуло сквозняком, будто кто-то невидимый и огромный неслышно вздохнул. В зале еще продолжали возиться, что-то говорить, и Павел почувствовал, что готов убить любого, кто вздумает шуршать бумажками или отвечать на телефонные звонки. Надо же, а раньше он за собой не замечал ничего подобного…

Глаза привыкли к темноте, и на сцене стали угадываться очертания предметов. Вдруг появился человек в мундире, неторопливо покопался в папке с документами, которую держал в руках, нашел нужный. И равнодушно, без интонаций, прочитал:

– Полициею узнано, что вчера, 27 января, в пятом часу пополудни, за чертою города позади Комендантской дачи происходила дуэль между камер-юнкером Александром Пушкиным и поручиком Кавалергардского Ее Величества полка бароном Геккерном. Первый из них ранен пулею в нижнюю часть брюха, а последний в правую руку навылет и получил контузию в брюхо. Господин Пушкин при всех пособиях, оказываемых ему его превосходительством господином лейб-медиком Арендтом, находится в опасности жизни. О чем вашему превосходительству имею честь донесть – старший врач полиции Юденич Петр Никитич, статский советник.

Сумерки рассеялись. Глазам сразу притихших зрителей открылась просторная комната. Ее обстановка свидетельствовала о болезни кого-то из обитателей дома – везде банки, пузырьки с лекарствами. Сквозь плотные шторы почти не пробивался свет. На огромной, едва ли не в половину сцены, кровати обложенная подушками лежала Старуха. То ли от слов Чиновника, то ли от дурного сна, она проснулась и безуспешно попыталась приподняться на постели.

– Что?.. Зачем… Опять… – забормотала она. – Опять это. Проклятый арап! Который час? Эй! Да есть там кто-нибудь?!