Читать онлайн «Мумия». Страница 8

Странное впечатление, должно быть, производили эти монахи на улицах тогдашней Москвы – с бритыми загорелыми черепами, в синих тогах, оставляющих голым одно плечо, с реликвариями, в сандалиях на босу ногу. Впрочем, в том смешении языков и народов, каковое представляла собой Москва 1923 года, особого удивления они, наверное, не вызывали. Тем более, что им вряд ли разрешали свободно бродить по улицам. Сохранилась легенда о «сеансе омоложения», который они дали некоторым членам ЦИКа. Вероятно, этим можно объяснить долголетие многих видных большевиков. Разумеется, тех из них, кто умер естественной смертью. (Кстати, Троцкий отказался участвовать в этом «постыдном для революционера мероприятии»). Основное же время монахи проводили во внутренних покоях Кремля – в охраняемом помещении, где позже была оборудована личная квартира товарища Сталина.

И, наверное, еще более странное впечатление производили они в январских заснеженных Горках. Здесь, по-видимому, сыграло роль одно важное обстоятельство. Речь первоначально шла о бальзамировании, то есть, о простом сохранении тела, но из-за патологического недоверия большевиков к так называемым «буржуазным специалистам» перевод осуществлял не крупнейший в России знаток тибетского языка профессор Бахвалов, отрабатывавший тогда пайку служащего на курсах ликбеза, а революционно настроенный студент третьего курса, разумеется, уже в какой-то мере постигший основы грамматики, но, по-видимому, представления не имевший о глубинах, которые открываются в каждом живом языке. В результате задача им была сформулирована как полное поддержание сомы, что в тибетской священной практике весьма далеко от собственно бальзамирования. Интересно, что по воспоминаниям самого студента, сохранившимся в единственном экземпляре в отделе рукописей Государственной Публичной библиотеки (вероятно, прохлопанным НКВД и впоследствии отысканным Рабиковым), старший из тибетских монахов – сухонький, напоминающий тогда еще безвестного Махатму Ганди, перед тем, как начать обряд, дважды вежливо уточнял, добиваются ли мудрые хозяева именно «полного поддержания», а не подозревавший об очевидном для специалиста смысле студент, подтверждал, что да, именно это от них и требуется. И тогда тот же старший монах достал м а п у из холщовой сумки, двое его помощников разложили на специальном коврике причудливые деревянные инструменты, и из ярко освещенной гостиной, принадлежавшей некогда московскому градоначальнику Рейнботу, понеслись пронзительные и вместе с тем заунывные мантры, проникая сквозь зимние рамы, оплетая березы в снегу, полотно пушистых нетронутых сугробов парка, вязь чугунных ворот, придавленный испугом кустарник и охранников НКВД, стынущих в собачьих дохах на крещенском морозе…

Трудно с точностью определить, когда началась собственная жизнь Мумии. Рабиков полагал (а все комментарии к документам, все соображения, вложенные в папку на отдельных листочках, все пометки на полях и многочисленные подчеркивания я для простоты изложения приписывал именно Рабикову), что по крайней мере до 1929 года она пребывала в состоянии, близком к состоянию летаргии. Может быть, это был период накопления сил, нечто вроде стадии куколки, которую проходят некоторые насекомые, а, быть может, в этот период она просто не получала необходимого ей жизненного обеспечения. Энергетика Мумии была прояснена значительно позже, и возникшая почти пятилетняя пауза действительно не отмечена никакими событиями. Мумия, конечно, могла сыграть определенную роль в непонятном даже для членов ЦК возвышении Сталина, но сама эта роль была, скорее всего, на уровне животных инстинктов. Внешне первый Генеральный секретарь Мумией не интересовался, никаких контактов между ними в данный период не зарегистрировано, но не следует забывать, что именно Сталин руководил «Тибетской операцией» НКВД и поэтому именно он мог оказаться для Мумии самым подходящим реципиентом. Во всяком случае, многие мемуаристы тех лет отмечают, что в моменты наиболее острого противостояния Генсека с товарищем Троцким Лев Давидович странным образом утрачивал свои блестящие бойцовские качества – дар оратора, снискавший ему миллионы поклонников, гипнотизм вождя, не раз проявленный им на фронтах гражданской войны, и впадал в нерешительность и сомнения, вовсе ему не свойственные. Он в такие периоды словно тускнел как личность. По свидетельству ближайших соратников жаловался на внезапные головокружения. Приглашаемые врачи диагностировали резкую астению. А поскольку как раз яркие свойства личности давали ему преимущества над политическими соперниками, то, наверное, можно с некоторой уверенностью полагать, что даже слабое воздействие некробиоза оказало в неопределенной обстановке тех лет решающее влияние.

Правда, существовали легенды. Еще в 1927 году рядовой Скамейкин особого взвода Кремлевской комендатуры самовольно оставил свой пост во внутренних помещениях Мавзолея и задержан был только на выходе из Кремля, чуть ли не у Боровицких ворот. На допросах он ничего вразумительного объяснить не мог – как помешанный, тряс головой, крестился, вздрагивал и оглядывался, без конца повторял паническим шепотом: «Оно смотрит!» – срочно вызванный врач установил внезапное помешательство. Рядовой был отправлен на излечение. Руководство НКВД этот случай не заинтересовал. А еще примерно месяца через четыре, информатор того же особого подразделения комендатуры Кремля в донесении, поданном на имя непосредственного начальства, сообщал, что среди бойцов взвода сильны мистические настроения, многие рядовые считают, что «объект Л.» в действительности физически жив, что он слышит и вообще реагирует на окружающее, и что если к нему обратиться, то даже выполняет некоторые просьбы.

Этот рапорт был также, по мнению Рабикова, оставлен без должных последствий. В стране разворачивалась программа социалистической индустриализации, прошел крайне напряженный для всех XV съезд ВКП (б), Троцкий, Каменев и Зиновьев еще до этого были исключены из партии, оппозиция вывела своих сторонников на демонстрации, Англия не без оснований обвинила СССР в антибританской пропаганде, в Польше белогвардейцами был убит советский полпред Войков. Разумеется, в такой обстановке было не до мистических веяний во взводе охраны. А к тому же уже началось целенаправленное возвеличивание личности И. В. Сталина – переписывание истории, мифологизация недавнего прошлого. Звучали фанфары, в газетах прочно утвердились слова «великий» и «выдающийся», – некоторый экстаз по отношению к вождям революции казался вполне уместным. Никаких специальных мер поэтому принято не было. Троцкого выслали в Алма-Ату, а затем – вообще из страны. Продолжалась негласная чистка партийных кадров. Группа лидеров, сплотившихся вокруг Генерального секретаря, торжествовала победу. Мавзолей начинал казаться реликтом сгинувшей навсегда эпохи. Эйфория, по-видимому, длилась до конца 1931 года, когда черной декабрьской ночью неожиданно была объявлена тревога в Кремле, части НКВД, находящие там, приведены в боевую готовность, комендант Кремля потребовал встречи лично с товарищем Сталиным, а когда только что задремавший товарищ Сталин вышел к нему – недовольный, с глазами-буравчиками на одутловатом кавказском лице – комендант попросил выслать из кабинета даже личных охранников и, согласно легенде, срывающимся голосом доложил, что лично он, комендант, здесь абсолютно ни при чем, что лично он, комендант, член партии с одна тысяча девятьсот десятого года, что лично он, комендант, всегда боролся против троцкистско-зиновьевской оппозиции, но что, тем не менее, произошло нечто ужасно, и, простите, товарищ Сталин, но Владимир Ильич, кажется, не совсем умер.