Читать онлайн «Цареградский оборотень». Страница 66

Слева и справа и позади Стимара, за самой ямой, зашевелились кусты, и к Стимару вышли по ходу Солнца и против его хода чужаки.

Брога снова поднял лук и снова раздумал, верно смекнув, что всю дюжину чужаков одной стрелой не приколет, а пустить вдогон остальные уже никак не успеет, и раз так, то с его слободской руки опять же все за межами обернется куда хуже, чем -- само собой.

Оба -- и Стимар, и Брога -- узнали в чужаках радимичей из рода Лучина. Были чужаки волосом и глазами посветлее и жиже северцев из-за сумрака и сырости их лесов, и ресницы у них всегда сверкали  инеем. Ходили они в поршнях с широкими ушками, не дававшими им тонуть в болотах, а больше всего хвалились перед иными племенами своими шейными гривнами[81], которые гнули из маленьких лесных ужей и заговаривали под медь или под бронзу, а князья своим княжьим словом -- даже под серебро. Такая серебряная гривна держала кольцом шею у сына радимического князя, и этот молодший, ростом и возрастом под стать Стимару, стал верховодить в Велесовой Роще.

-- Мир тебе, княжич Туров! -- сказал он Стимару, когда сошлись чужаки перед северцем с двух рук-сторон и сам их вожак замкнул собой ряд.

Он пришепетывал, как и все радимичи, потому что в самой древней своей древности они берегли слова, заворачивая каждое из них летом в свежее сено, а зимой в сухую солому.

-- Хорош твой мир...-- процедил сквозь зубы княжич Туров, в уме прикидывая, как вернее, уважительней положить ему на землю старого Богита -- головой обязательно на запад Солнца,-- а потом разогнуться непраздно, то есть сразу воткнуть радимичу под ребра свой охотничий нож, пока еще прятавшийся в  дорожной суме.

Кровяная дорожка, протянувшаяся из ока Богита, уже добежала до его плеча и стала отдыхать там лужицей. Стимару казалось, будто ему на плечо села теплая птица.

Княжич Лучинов побледнел. Иней сорвался с его дрогнувших ресниц и осел-замер на губах. Заговоренный уж на его шее вывернул головку и стал неотрывно глядеть на Стимара серебряными зрачками.

-- Плох ли, скажешь? -- зло спросил молодой радимич.-- Ты не ведаешь, а мы ведаем. Мы все узрели. Твой жрец хотел убить тебя, как убивают изгоя. Только того, кто принес в род порчу. Вот его чернь-камень. Тебе ли не знать, для чего такой. Ты уже мертв, княжич Туров. Однако ныне стою здесь -- и вот ты живой.

Стимар глянул через плечо старого жреца на землю и увидел на ней черный камень. Камень быстро обрастал бледными и золотитыми лишайниками падавших на него человечьих слов.

Стимар вспомнил, что рассказывал ему старший брат, Коломир, о самом первом северском броднике, и вот кровь старого жреца его на плече стала быстро холодеть и превращаться в пятно Велесова лишайника.

-- А коли не поверю тебе, Лучинов? -- неуверенно проговорилл княжич, размышляя кстати о том, был бы уж теперь мертвым на костяной крыше Велесова дома или нет.

Радимич от этих слов покрылся красными пятнами, и иней растаял на его губах.

-- Вот клятва! -- крикнул он на всю Рощу, и крик его провалился за спиной Стимара в яму, не отдав никакого эха.

Он сдернул петлю с запястья и, обнажив руку, коротко полоснул около кисти поясным ножом.

-- Возьми, княжич Туров! -- Еще одна кровь приблизилась к Стимару, запахла  духом чужого рода и обильно закапала на Велесову землю.-- Коли лгу, пусть войдет в меня огневица! Пусть войдет в меня червь. Возьми, княжич Туров. Я не берегусь.

-- Не нужно мне твоей крови, Лучинов. Ты -- чужой... Кабы подтвердил кто из северцев...-- Только словом еще мог отступить княжич Стимар, уже начиная верить чужаку-радимичу и уже начиная прощать старому жрецу его замысел.

Глас Даждьбожий ведал только одну дорогу, на какой можно было очистить оборотня и смирить князя-воеводу, когда тот вернется из гона. Не за что было его отныне винить.

Тело Богита становилось все тяжелее и холоднее в его руках, а лицо старца темнело, будто он сам превращался в чернь-камень.

-- Брога от Слободы подтверждает слово Лучинова! -- вдруг раздалось из кустов.

Ветки едва шелохнулись -- и на поляну вышел в полный свой рост, больше не таясь, побратим княжича Турова. Он выступил из укрытия, разведя руки широко в стороны. Лук висел у него за плечом.

Одиннадцать радимических стрел, нацеленных на слобожанина, стыдливо дрогнули, и тетивы ослабли.

-- Брога потверждает чужое слово, княжич! -- Подходя ближе, он неотрывно смотрел прямо в глаза своему побратиму и оттого не видел по сторонам никаких чужаков; для него в Велесовой Роще в этот час пролегла своя дорога.-- Я видел. Глас Даждьбожий хотел ударить тебя чернь-камнем. Не ведаю, хотел ли убить тебя, княжич Туров, однако ведаю -- он поднял руку.

Стимар отвел взгляд от Броги и увидел, что на протянутой к нему руке радимича повисла капля крови и не упала, а стала застывать и чернеть. У Стимара пересохло во рту, и он с трудом сглотнул.

-- Помоги мне, Брога,-- сказал он.

Вдвоем со слободским он бережно уложил старого Богита на землю, головой на закат, чтобы его тень легла, как положено, от головы к ногам и, тем самым, зима и лето не поменялись местами и не случилось по этой причине неурожая. Ведь издревле так повелось, что первые три дня тень покойника тянется по земле так, будто он продолжает стоять и ходить, но всегда -- от головы к ногам. И если положить мертвеца головой на восток, то и тень станет расти от него к исходу дня с востока на запад, навстречу Солнцу, чего быть не должно.

Не разгибаясь, Стимар снял с плеча дорожную суму и положил ее рядом со старцем. Его рука на миг задержалась у горловины сумы. Прозорливый радимич сразу отступил на шаг.

Брога же достал из своей сумы несколько листьев подорожника, сунул их в рот и принялся жевать. А тем временем осторожно взялся правой рукой за стрелу у самого оперения, неторопливо пропустил всю ее через пальцы и, надавив левой ладонью на лоб жреца, выдернул стрелу из ока. Черную глазницу он заткнул разжеванной мякотью, а стрелу протянул радимичу со словами:

-- Ломай здесь, за межами, княжич Лучинов.

Ни говоря ни слова, радимич кивнул, как молодший или даже холоп, принял у Броги свою стрелу и, сломав ее пополам, бросил через левое плечо.

-- Ты чужой. Когда вернется мой отец, князь-воевода Хорог, наступит большое розмирье,-- сказал Стимар радимичу, оставив сумку и вместе с ней замысел выпустить из чужака душу так же скоро, как тот выпустил ее из самого старого Турова северца.

Лучинов улыбнулся так, что один его глаз, левый, блеснул колкой льдинкой, а другой, правый, полыхнул горячим угольком.

-- Будет розмирье или нет, того никто не ведает. Твой отец, князь-воевода, мыслил одно, а твой жрец Даждьбожий мыслил иное. То мы ведаем ныне не хуже твоего, княжич, а может и лучше твоего.  Тебя долго не было на своей земле, а молва ходила с нашими ветрами. Род не принял тебя. Признал волкодлаком. Кто из твоих видел волкодлака, кто не горланил попусту, по своему или кого иного умыслу, тот пусть теперь даст клятву, как ныне даю здесь я. Вот Брога от Слободы пусть скажет, видел ли он волкодлака.