Читать онлайн «Футурологический конгресс. Осмотр на месте. Мир на земле». Страница 139

По монтажным цехам «Джинандроникс» меня провожал Паридон Савекаху, главный инженер. Приходилось быть настороже, потому что он по обычаю своего народа называл меня по имени, а у меня все время Паридон путался с пирамидоном. Я был в обществе Тоттентанца и Благоуза. Инженер Савекаху жаловался на обилие постоянно меняющихся юридических норм, затрудняющих фирме необходимые исследования и разработку новых моделей. Например, у входов в банки повсюду установили новые датчики, обнаруживающие дистантников, но это еще полбеды. Понятно, банки опасаются дистантных грабежей. Однако вместо сугубо сигнальных устройств многие банки используют термоиндукционные. Едва распознанный из-за размещенной в нем электроники дистантник подвергается невидимому удару волн высокой частоты, как резкий скачок температуры сплавляет контуры и превращает дистантника в лом. Из-за этого у множества покупателей возникают претензии, но не к банкам, а к «Джинандроникс». Кроме того, уже случаются, увы, нападения, даже с применением бомб, на транспорты с дистантками, особенно красивыми. Инженер Паридон дал мне понять, что его фирма подозревает в актах терроризма движение Women’s liberation, но пока не имеет доказательств, позволяющих обратиться в суд.

Мне был продемонстрирован весь процесс изготовления дистанток, начиная от сварки ультралегких дюралевых скелетов и кончая покрытием готового «шасси» телоподобной массой. Большинство дистанток изготовляют в восьми вариантах, на жаргоне именуемых «калибрами». Те, что идут по индивидуальным заказам, почти в двадцать раз дороже обычных. Впрочем, дистантник вовсе не обязательно должен походить на человека, однако чем больше он будет отличаться строением от последнего, тем больше трудностей возникает при управлении им. Например, хвост — очень полезное приспособление, помогающее обеспечивать безопасность дистантникам, работающим на большой высоте, при монтаже тросов висячих мостов или кабелей высокого напряжения, но у человека нечем управлять этим органом. Потом мы поехали электромобильчиком (учитывая огромные размеры территории) к складам, где осмотрели планетарных и лунных дистантников. Чем сильнее гравитация, тем сложнее задачи их создателей: слишком маленький дистантник многого не сделает, а слишком большой с приводящими его в движение крупными двигателями оказывается чересчур тяжелым.

Мы вернулись в цех окончательного монтажа. Если доктор Вагатан из бюро ООН представлял собой азиата-дипломата со сдержанно-любезной улыбкой, то инженер Паридон был азиатом-энтузиастом, и его синеватые губы не смыкались — он смеялся, демонстрируя прекрасные зубы.

— Знаете, Ён, на чем кувыркнулась «Дженерал педипулатрикс»? На прямохождении! Она кувыркнулась вместе со своей моделью-прототипом, потому что та постоянно переворачивалась. Недурно? Ха-ха-ха! Жироскопы, противовесы, сенсоры с double feed-back[109] под коленями — ничего не помогало. У нас, разумеется, нет никаких проблем, поскольку равновесие дистантника поддерживает дистандер.

Глядя на бело-розовые, как у новорожденных, тела дистанток, которых снимали с конвейера подъемники, так что мы оказались под шеренгой нагих девиц, мерно проплывающих над нашими головами в упаковочный цех, неподвижных, с шевелящимися и волнующимися, словно живые, длинными волосами, я спросил Паридона, женат ли он.

— Ха-ха-ха! А вы шутник, Ён! Да. Женат и имею детей. Конечно же! Сапожник не ходит в туфлях, которые сам стачал! Понимаете? Но нашим работникам мы в порядке премии даем ежегодно по штуке. Отличный стимул!

— Каким работникам? — спросил я. Зал был совершенно пуст. У конвейеров работали покрытые желтой, зеленой и голубой эмалью роботы с подвижными стрелами, похожие на многочисленных граненых гусениц.

— Ха-ха-ха! У нас еще осталось немного людей. В сортировочной, на техконтроле и упаковке. О, бракованный экземпляр. Что-то неладно с ногами. Кривоваты. Как вы относитесь к таким вещам? Бесплатно, на неделю. Можем доставить домой.

— Благодарю, — сказал я. — Повременим. Пигмалионизм не в моем вкусе.

— Пигмалионизм? А, пигмалионизм! Бернард Шоу, кажется! Как же, как же! Конечно, намек понял. У некоторых людей это вызывает протест. Но, согласитесь, лучше изготовлять женокены, чем карабины, а? Продукция для мира. Make love, not war.[110] Правда?

— Можно кое с чем не согласиться, — заметил я. — Я видел пикеты перед воротами.

— Да. Проблемы есть. Конечно. Обычная женщина не может сравниться с дистанткой. В жизни прекрасное — исключение. У нас — техническая норма. Закон рынка. Предложение, регулируемое спросом. Что делать — таков мир…

Мы осмотрели помещение для одевания, полное шелестящих платьев, нижнего белья, занятых делом девушек с ножницами и портновскими сантиметрами на шеях, девушек довольно невзрачных, ибо живых, и распрощались с инженером Паридоном, проводившим нас на автостоянку. Тоттентанц и Благоуз на обратном пути были на удивление молчаливы. У меня тоже не было желания разговаривать. Однако день еще не закончился.

Вернувшись домой, я нашел в почтовом ящике большой пакет, в котором оказалась книга с длинным названием «Dehumanization Trend in Weapon Systems of the Twenty First Century or Upside-down Evolution».[111] Имя автора, Месланд, мне ни о чем не говорило. Том был тяжелый, солидный, большого формата, полный графиков и таблиц. За неимением лучшего я уселся в кресло и принялся читать. Над вступлением на первой странице красовался эпиграф по-немецки:

«Aus Angst und Not

Das Heer ward tot».[112]

Автор именовал себя знатоком новейшей военной истории. Эта история, писал он, ограничена двумя афористическими лозунгами XX века: «FIF» и «LOD», означающими «Fire and Forget»[113] вначале и «Let others do»[114] в конце. Отцом современного пацифизма было благополучие, а матерью — страх. Их скрещение породило тенденцию обесчеловечивания войны. Все меньше людей хотело становиться под ружье, и отмирание боевого духа было прямо пропорционально жизненному уровню. Молодежь богатых государств благородную максиму dulce et decorum est pro patria mori[115] считало рекламой моровой заразы. Именно тогда началось падение цен в электронной промышленности. На смену запоминающим элементам «CHIPS» пришли продукты генной инженерии — «CORN». Их называли зернами, так как получали, культивируя искусственные микробы, в основном silicobacterium logicum Wieneri,[116] именуемые так в честь отца кибернетики. Горсть таких элементов стоила не дороже горсти проса. Таким образом, искусственный интеллект дешевел, новые же поколения вооружений дорожали в геометрической прогрессии. Самолет Первой мировой войны был не дороже автомобиля, Второй — двадцати автомобилей, в конце столетия он стоил уже в 600 раз больше. Было подсчитано, что через 70 лет сверхдержава в состоянии будет изготовить не более 18–20 самолетов. Таким образом, на пересечении кривых падения интеллекта и возрастания стоимости оружия возникла тенденция обесчеловечивания армий. Армии из живой силы превращались в силу мертвую. Это случилось после того, как мир пережил два тяжелых кризиса. Первый — когда нефть резко подорожала, второй — когда вскоре она так же резко подешевела. Классические законы рыночной экономики переставали действовать, но мало кто отдавал себе отчет как в значимости такого явления, так и в том, что фигура затянутого в форму солдата в каске, идущего в штыковую атаку, уже сходит со сцены истории, чтобы занять место рядом с закованным в латы средневековым рыцарем. Только инерция мысли инженеров и техников на некоторое время сохранила крупногабаритное вооружение — танки, орудия, транспортеры и другие боевые машины, предназначенные для людей и громоздкие даже тогда, когда они уже могли идти в бой самостоятельно, без человека. Но эту фазу броневой гигантомании резко сменила фаза спешной миниатюризации. До того все вооружение было приспособлено под человека: подогнано под его анатомию, чтобы он мог успешно убивать, и под его физиологию, чтобы он мог быть успешно убиваем.