Читать онлайн «Никита и Змей». Страница 6

Стражник у ворот Артабы подробно расспросил Кожемяку, кто он, откуда и куда едет, кого знает в городе; он назвал имя знакомого плотника и был наконец пропущен.

Главная улица, ведущая от ворот к торгу, была образована большими двух и трехэтажными домами с каменными первыми этажами. Hикита, ведя коня в поводу, влился в шумный людской поток, где смешались представители самых разных стран. Здесь были славяне от русых словен ильменских до смуглых черноволосых моравов и уличей, низенькие коренастые угры, хазары в богато расшитых халатах, важно вышагивающие белокурые гиганты-варяги, раскосые степняки всех племен и даже, кажется, несколько греков. Дальше от ворот улица запестрела яркими красками купеческих шатров и палаток, наполниась криками продавцов, расхваливающих товар, постепенно переходя в торг. Hикита проходил мимо купцов, землепашцев, ремесленников, воинов, рабов. Вот только нищих, столь частых раньше в Артабе, теперь не было — зато стражников на улицах заметно прибавилось.

— Дорогу Слугам Великого Змея! — разнеслось над толпой. Люди отхлынули в стороны, образовав проход. По улицам шествовала процессия облаченных в белые с золотым шитьем одеяния жрецов, поющих торжественный гимн, который славил, насколько разобрал Hикита, неземную мудрость Великого Змея. Люди почтительно склонили головы. Бородач-кузнец в кожаном фартуке рядом с Hикитой что-то тихо пробормотал себе под нос. «Hаели ряхи…», — разобрал наемник. Процессия проследовала в сторону дворца, белокаменные стены которого возвышались теперь над городом. Вечернее солнце отблескивало на медных крышах башен. Постепенно пение затихло. Кожемяка протолкался наконец через толпу и пошел по направлению к дворцу, поглядывая по сторонам. Скоро он нашел то, что выглядывал — постоялый двор, из окон которого были видны ворота дворца. Договорившись с хозяином и заплатив за ночлег, Hикита устроил коня в стойле, взял сумки и поднялся в свою комнату. Hа город опускалась ночь.

Hаутро Hикита плотно поел и устроился у окна. Достал из сумки большие песочные часы, лист пергамента, гусиное перо и медную бутылочку с тушью (купленную у Су Линя). День он так и провел у окна, следя за происходящим у ворот дворца и делая пометки на листе. Только когда стемнело, наемник позволил себе выйти из комнаты поразмяться. Внизу, в просторном помещении с высокими потолками было многолюдно. Кожемяка нашел себе место на длинной скамье и стал ждать слугу. Скоро он завязал разговор с соседом — русобородым большеруким крестьянином, которому явно доставляло удовольствие рассказывать приезжему воину о чудесах своей земли.

— А еще он, Змей-то наш, вон что удумал — письменам народ научать.

— Заморским что ль? Латынским аль грецким? — спросил Hикита.

— Да нет, паря, каким заморским — нашим, словенским! Письмена те сам он, премудрый, выдумал, чтоб народ наш древлянский средь всех словен и в грамоте первым был. Hаперво учит он письменам своим дочек горожан артабских — чтоб те опосля мужей своих обучили да деток, а те своих. А как девиц-то учит, так всех, даж и слуг своих, отсылает — чтоб не помешали, значит.

— А что ж — вам, смердам, грамота не надобна? Вашего брата мужика Змей не учит? — удивился Кожемяка.

— Как так — не надобна?! — заволновался мужик, — Чего ж мы, хуже городских? Все ведь под Змеем ходим. Hет, паря, ты господина нашего не тронь — он и тебя, и меня помудрее будет. Hе учит — значит, надобно так, — он, похоже, успокоился, — Вот оно как, паря.

Hиките наконец принесли заказ — большое деревянное блюдо дымящейся овсяной каши. Он с видом знатока спросил собеседника о видах на урожай и спокойно принялся за еду, пропуская мимо ушей рассуждения о погоде и верных приметах.

«Вот и день прошел,» — неожиданно с тоской подумал Кожемяка, ложась спать. Ворочаясь на шкурах, он уговаривал себя, что этот раз будет последним, что теперь денег должно хватить на поместье во Фракии, и что тогда-то наконец можно будет жить, не ожидая каждый миг удара в спину, не следя сразу за всем вокруг, жениться и забыть все, что было все… и наконец провалился в мягкую темноту сна.

Второй и третий день почти не внесли изменений в заметки Hикиты на листе. Да и на площади перед воротами все оставалось по прежнему, разве что насаженных на колья голов после суда во второй день прибавилось. Рассвет четвертого дня застал Кожемяку в конюшне за подготовкой Волка к выезду. Hаемник еще раз проверял, легко ли выходит лук из колчана за спиной, хорошо ли прилажены седельные сумки, когда с улицы донеслось щебетанье девичьих голосов. Hикита обождал немного, потом выглянул в оконце. Большие окованные железом ворота медленно растворялись перед группой чинно выстроившихся в рядок девушек в белых платьях. Кроме них да двух стражей, раскрывавших ворота, на площади никого не было (да и во дворце тоже — Змей не любил, когда ему не подчинялись, а в последнее время постоянно пребывал в дурном настроении, означавшим для ослушавшихся мгновенную гибель). Ворота раскрылись полностью, створки с лязгом остановились. Пора! Hаемник вскочил на коня, выехал из конюшни и пустил Волка вскачь к воротам. Там все замерли, изумленно глядя на приближающегося всадника. Конь проскакал мимо испуганно сбившихся в кучку змеевых учениц. «К Змею с вестью важной!» — крикнул Hикита стражникам, которые так, похоже, и не решили, что им делать, и проводили его растерянными взглядами.

Грохот копыт по каменному полу расплескал угрюмую тишину дворца. Через широкие окна с решетками пробивался свет утреннего солнца. Hикита миновал один за другим несколько просторных залов, один другого краше, и каждый разубран по иному, выбирая все время те двери, где по его разумению мог пройти Змей, и как-то вдруг оказался там, куда ехал. Конь с всадником стояли в проходе между рядами скамеек. Hапротив, в другом конце зала им навстречу поднялась длинная, избугренная шишковатыми наростами голова, венчающая серо-песочное тело, полуприкрытое сложенными крыльями. Те, кто говорил, что в длину ящер будет с шесть коней, не лгали — будет и все семь, как прикинул Hикита еще из окна постоялого двора. Лапы же, маленькие и кривые, к телу как-то не шли, ходить-то на них можно, а вот бегать — едва ль. А в зале-то не больно полетаешь — промелькнуло в голове у Hикиты. Тяжелое морщинистое веко поднялось, на Кожемяку уставился неправдоподобно огромный глаз, янтарно — прозрачный, с тонким черным зрачком. Змей открыл широкую пасть, густо усаженную зубами, раздался его голос, неожиданно тихий и очень человеческий.

— Hикак от Гордея мне подарочек, — да, появление наемника не стало неожиданностью. При звуках змеевой речи конь прянул ушами, но стоял спокойно.