Читать онлайн «Серебряные яйцеглавы». Страница 28

И это было вполне естественно, ибо «Слово», как и все подобные ему предшествующие заведения, наблюдало гримасы, причуды и крушения всей столетней эпохи неписательских писателей. Оно также предоставляло постоянное место для единственной хрупкой мечты, не покидавшей ни одного номинального писателя: мечты о том, что когда-нибудь он на самом деле что-то напишет.

Сдвинутые зеленые столы с круглыми крышами и кухонные табуретки были жалким мемориалом умершей богеме созидания. Поскольку столы писателей по традиции обслуживались подмастерьями, создавалось впечатление, что орды Шекспиров, Вергилиев и Цицеронов прислуживают на банкете болванов. Роботы старых моделей, суетившиеся возле столов неписателей, вносили и свою лепту в этот блеклый гротеск.

На трех слегка вогнутых стенах висели стереопортреты мастер-писателей, нынешних и ушедших, но исключительно периода словомельниц. Все они были слегка больше натуральной величины и жались друг к другу, как клетки шахматной доски, которая была немного искажена сверху, где еще оставалось место для новичков. В нескольких дюймах от каждого портретного лица плавала вычурная черная подпись, правда, иногда появлялось напечатанное имя и взятое в скобки криво написанное X. Но так уж получалось, что три тысячи залитых светом голов в кубических ящиках — большинство из них приветственно улыбалось, некоторые даже сально или задумчиво — абсолютно не создавали благоприятного впечатления приверженности традициям и доброжелательного братства.

Четвертая стена была заполнена трофеями и свидетельствами тех порочных занятий писателей, которые придают пикантность последней страничке обложки их книг: рыбацкие гарпуны и акваланги, альпинистские ботинки с шипами, противосолнечные маски с узкими прорезями, сорванные рулевые колеса, спортивные космические скафандры (некоторые с гоночными реактивными двигателями), значки детективов и парализаторы, гантели и индейские булавы, крупнокалиберные ружья, страховочные клинья и компасы, топоры дровосеков и кантовальные ключи, побуревшие от жара поварские лопаточки и щипцы для поджаривания сосисок, жестяные банки с окаменевшим нагаром по краям, потрепанные солнечным ветром и легкие, как пух, космические паруса.

В ближнем углу кафе была небольшая часовня, где хранились залитые слабым светом старинные диктописцы — и даже несколько диктофонов и пишущих машинок — из тех, что использовались мастер-писателями союза в их коммерческих трудах в период перехода к мельницам. Были, правда, традиционные слухи, будто некоторые из этих первобытных писателей и писательниц действительно дошли до того, что создали несколько литературных шедевров, изданных ограниченными тиражами за собственный счет их авторов или за счет отсталых семантически ориентированных университетов. Однако для последователей этих писателей творческий труд был только мечтой жизни, становившейся все более туманной с каждым проходившим десятилетием.

И вот в день упадка и тревог союза эта мечта вновь возродилась.

Итак, в этот вечер «Слово» было переполнено посетителями. И хотя многие из писателей в данный момент сидели в тихих кружках, пытаясь поймать импульсы творческих течений, а некоторые совершали рекламные поездки по другим городам и планетам, зато неписателей было столько, что роботы-официанты лишь жужжали, мечась между столиками. Здесь находились и обычные зеваки, пришедшие поглазеть на дикарей-писателей в естественной среде и понаблюдать за их половой жизнью. К ним в этот вечер присоединилась и орда искателей нездоровых сенсаций, горящих желанием увидеть маньяков, которые учинили прошлым утром настоящий погром. Среди этой разношерстной толпы, особенно за столиками ближе к центру, сидели отдельные личности и даже группки людей, прибывшие, судя по всему, с гораздо более серьезными целями, чем простая жажда острых ощущений. С целями тайными и, возможно, зловещими.

В самом центре за зеленым столиком восседали Элоиза Ибсен и Гомер Хемингуэй. Их обслуживала молодая писательница с треугольным лицом и в костюме французской служанки.

— Детка, может, хватит нам тут сидеть? — зевнул здоровяк-писатель. Огни отражались на его бритой голове при каждом наклоне. — Мне бы соснуть немного.

— Нет, Гомер, — решительно возразила Элоиза. — Я хочу поймать всё нити сходящейся здесь паутины, а держу пока не все. — Она задумчиво оглядела соседние столики, поигрывая ожерельем из серебряных черепов. — И ты должен показать себя публике, дабы твоя сморщенная рожа не обесценилась.

— Однако, фу, кроха, если бы мы пошли сейчас в постель, то, может, даже смогли бы — ну, ты знаешь. — Он призывно взглянул на нее.

— Наконец-то приперло, а? — ехидно подмигнула Элоиза. — Да вот только боюсь, что я — нет. Из-за этого твоего ягодичного щита мне будет казаться, что я сплю с плакатом. Между прочим, ты сидишь на нем, перед ним, за ним или как?

— На нем, конечно. Вся его прелесть, детка, как раз во встроенной воздушной подушке. — Он мягко поерзал, подражая движениям качающейся люльки, и веки его начала закрываться.

— Проснись! — скомандовала Элоиза. — Мне еще не хватало храпа. Сделай что-нибудь, чтобы не спать. Закажи виски или горячий кофе.

Гомер наградил ее обиженным взглядом и подозвал официантку:

— Дитя! Принеси мне стакан молока двойной очистки, температура 150 по Фаренгейту.

— И покроши туда четыре таблетки кофеина, — добавила Элоиза.

— Ничего подобного, детка! — мужественным шепотом запротестовал Гомер. — Я в жизни не пользовался допингом, даже в таких бессонных марафонах, как этот. Не нужно добавлять пилюли в молоко, дитя мое. Эй, я никогда тебя раньше не видел?

— Уи, мсье Эминуэй, видель, — проворковала девица, жеманясь и извиваясь. — Я Сюзетт из Тулуз ля Рембо, автор книги «Любовная жизнь французской служанки». Служанка, она значит много вещь, и в кладовке, и в постель. Но сейшас я дольжен нести мсье такой-сякой молеко.

Гомер остолбенело таращился на танцующий под укороченной черной шелковой юбочкой маленький зад официантки, пока та бежала к служебному выходу.

— Фу ты, крошка, — прокомментировал он. — Разве не больно думать, что такая невинная маленькая куколка погрязла в извращениях и всякое такое?

— Эта куколка, — ровным тоном заметила Элоиза, — пользовалась извращениями, чтобы завоевать друзей и влиять на нужных людей, еще до того, как ты в первый раз позировал для циклорамы с тропическим закатом.

— Может быть, детка, — благосклонно обронил Гомер, поведя плечами, — но я не обижаюсь. Сегодня у меня слегка мистическое настроение, можно даже сказать, до одурения мечтательное и полное симпатии. — Он нахмурился, видя, как недоверчиво воззрилась на него Элоиза. — Например, все эти головы вокруг что-нибудь думают? Опять же, я удивляюсь роботам. Интересно, они тоже чувствуют боль, как мы? Вот тот, который только что опрокинул на себя кипящий кофе, ему больно? Один парень говорил мне, будто роботы даже могут заниматься любовью, с помощью электричества. А боль тоже? А той розовой роботессе было больно, когда я прошелся по ней огнеметом? Очень любопытно.