Читать онлайн «История твоей жизни (сборник)». Страница 11

Мне вспоминается учеба в колледже: там преподаватели тоже носились каждый со своей любимой теорией, подгоняя под нее факты. Сейчас врачи убеждают меня даже меньше, чем преподаватели в те времена: им нечему меня научить. Ни одна из их систем не помогает в анализе моих действий, поскольку у меня — нет смысла отрицать — все получается одинаково хорошо.

Если я изучаю новый класс уравнений, или грамматику иностранного языка, или работу машины — все складывается в образ, все элементы дополняют друг друга. И в каждом случае мне нет смысла запоминать правила и потом механически их применять. Нет, я воспринимаю сразу работу системы как целое, как сущность. Конечно, я вижу все подробности и каждый отдельный шаг, но на это уходит так мало усилий, что они почти что ощущаются интуитивно.

Пробивать систему защиты компьютера — дело весьма скучное. Я могу себе представить, как такая работа привлекает тех, кто не может не принять вызов своему уму, но ничего интеллектуально эстетического в ней нет. Это — как дергать подряд двери запертого дома, пока не найдешь дефектный замок. Полезные действия, но вряд ли интересные.

Попасть в закрытую базу ФСИЛ проще простого. Я повозился со стенным терминалом в коридоре больницы, запустив программу для посетителей, которая показывает планы зданий и где кого найти. Потом выломился из этой программы на системный уровень и написал программу-фальшивку, имитирующую экран запроса пароля при входе. А потом я просто отошел от терминала, и наконец кто-то из моих врачей подошел проверить какой-то свой файл. Моя фальшивка отказала в доступе по паролю и вывела истинный экран входа в систему. Докторша снова ввела свое имя и пароль, на этот раз успешно, но ее пароль уже был в моей фальшивке.

По учетной записи этой докторши я получил доступ к базе данных историй болезни ФСИЛ. В испытаниях первой фазы — на здоровых добровольцах — гормон эффекта не дал. А вот идущая сейчас вторая фаза — это совсем другое дело. Вот еженедельные отчеты по восьмидесяти двум пациентам. Каждый обозначен своим кодовым номером, все получали лечение гормоном «К»; в основном это те, кто перенес инсульт или страдает болезнью Альцгеймера; еще несколько коматозников. Последние отчеты подтвердили мою гипотезу: у больных с наиболее обширными повреждениями отмечалось наибольшее увеличение интеллекта. ПЭТ подтверждает усиленный метаболизм мозговой ткани.

Почему же исследования на животных не дали прецедента? Я думаю, здесь по аналогии можно вспомнить понятие критической массы. У животных число синапсов ниже некоего критического порога; мозг их способен лишь к зачаткам абстракции, и дополнительные синапсы ему ничего не дают. Люди этот критический порог превышают. Их мозг поддерживает полное самосознание, и — как показывают эти отчеты — они используют новые синапсы на полную мощность.

Наибольший интерес вызывают записи о новых начавшихся исследованиях на нескольких добровольцах. Действительно, дополнительные инъекции гормона еще увеличивают интеллект, но снова в зависимости от исходных повреждений. Пациенты с микроинсультами даже не доросли до уровня гениев. Пациенты с обширными повреждениями ушли гораздо дальше.

Из пациентов, в начале лечения находящихся в глубокой коме, я — единственный пока что, получивший третью инъекцию. У меня больше новых синапсов, чем у кого-либо из моих предшественников по изучению, и насколько может повыситься у меня интеллект — вопрос открытый. При этой мысли у меня сильнее бьется сердце.

Идет неделя за неделей, и мне все скучней становятся игры с врачами. Они со мной обращаются, будто я просто какой-то весьма эрудированный идиот: пациент, проявляющий признаки высокого интеллекта, но все равно не более чем пациент. Для неврологов я только источник скенограмм ПЭТ и некоторое хранилище спинномозговой жидкости. Психологи имеют возможность кое о чем догадаться относительно моего мышления по беседам со мной, но не в состоянии избавиться от предвзятого представления обо мне как о человеке, ухватившем кусок не по зубам: обычный человек, который не может оценить свалившийся на него дар.

На самом деле это врачи не могут оценить, что происходит. Они уверены, что способность человека действовать в реальном мире не может быть повышена лекарством, а мои способности существуют лишь по искусственной мерке тестов интеллекта; значит, они зря тратят свое время. Но эта мерка не только не естественна: она еще и слишком коротка — мои постоянно идеальные оценки по тестам ничего врачам не говорят, поскольку на столь далеком участке гауссовой кривой сравнивать уже не с чем.

Конечно, результаты тестов улавливают лишь тень того, что происходит на самом деле. Если бы врачи только могли посмотреть, что делается у меня в голове, сколько я сейчас улавливаю того, что раньше пропускал, сколько применений могу найти для этой информации. Мой интеллект — совсем не лабораторный феномен, он практичен и действенен. С моей почти абсолютной памятью и способностью сопоставлять я оцениваю любую ситуацию немедленно и выбираю способ действий, оптимальный для меня; нерешительности я не знаю. Только теоретические вопросы могут составить трудность.

Что бы я ни изучал, я вижу всю систему. Я вижу гештальт, мелодию в нотах, во всем: в математике и науках о природе, в живописи и музыке, в психологии и социологии. Читая тексты, я вижу только, как авторы топают от точки к точке, нашаривая ощупью связи, которых не в состоянии выявить. Они как толпа, не умеющая читать ноты, которая пялится на партитуру сонаты Баха, пытаясь объяснить, как ноты вытекают друг из друга.

Как ни прекрасны эти картины, они лишь разжигают мой аппетит. Другие узоры ждут, чтобы я их увидел, и масштаб их куда больше. По отношению к ним я сам слеп, и все мои сонаты по сравнению с ними — всего лишь изолированные обрывки данных. Я понятия не имею, какие формы может принимать подобный гештальт, но в будущем такое понимание придет, и я хочу их найти и воспринять. Хочу так, как никогда ничего не хотел.

Приезжего доктора зовут Клозен, и он ведет себя не так, как другие. Судя по манере, он привык в общении с пациентами носить маску вкрадчивой вежливости, но сегодня он немного не в своей тарелке. Он старается напустить на себя дружелюбный вид, однако в производстве уверенного словесного шума несколько уступает другим врачам.

— Этот тест происходит так, Леон; вы будете читать описания разных ситуаций, в каждой из которых заключена проблема. И после каждого описания вы мне расскажете, как бы вы эту проблему решали.

— Я такие тесты уже проходил, — киваю я.