Читать онлайн «Школа в Кармартене». Страница 29

Тарквиний Змейк в гневе был прекрасен, но страшен. Он обрушился на Курои в виде волны, обвился вокруг его горла в виде струны арфы и порекомендовал ему выбирать выражения в своем собственном виде.

Курои продолжил; что он говорил, оставалось от Гвидиона скрыто, но, поясняя очередную свою мысль, он сделал иллюстративный жест, отчего руки Змейка оказались в буквальном смысле скованы.

Змейк стряхнул с себя наручники и заметил:

— Это трудно будет сделать. Ваше недоверие, безусловно, весомый аргумент для педсовета, но исчерпывающим я бы его не назвал.

Курои плюнул ядом.

Змейк стер с лица брызги яда и добавил:

— Что до меня, то я попрошу назначить этот педсовет на канун мая.

После этого учителя покинули комнату, причем Змейк любезно пропустил Курои вперед в дверях. О Гвидионе совершенно забыли. Змейк не вернулся и через три часа.

Гвидион сидел, так и не выведенный из оцепенения, и разглядывал кабинет Змейка. Кабинет был оформлен в темных тонах.

…За те четыре часа, что Змейк отсутствовал, Гвидион успел досконально изучить заглавия на корешках книг и наклейки на реактивах, оказавшихся в поле его зрения. На противоположной стене висели шкуры двух каприкорнов — животных, природный узор на теле которых представляет собой сжатое иероглифическое письмо. Эти изящные козочки, от природы покрытые красивыми знаками, складывающимися в осмысленные тексты, были большой редкостью. Гвидион представлял себе, как Змейк в глубине неизведанных лесов Броселианда подманивает к себе стадо любопытных, похожих на антилоп каприкорнов, вертит их, выясняя, что на каком написано, выбирает двоих нужного содержания и уводит с собой, крепко держа за рога. Наверное, эти два каприкорна долго жили в школе, в загончике, и Змейк пользовался ими как книгой: подойдет, подманит, отыщет на шкуре нужное место, сверит цитату, скормит каприкорну капустную кочерыжку и уйдет. Тех козликов, которым принадлежали шкуры на стене, Гвидион лично не знал, но четыре шелковистых каприкорна жили в школьной конюшне и сейчас, и Гвидион сам не раз кормил их орехами. Поскольку каприкорны по сути были живыми книгами, они числились за библиотекой и находились в ведении святого Коллена. Сжатые иероглифические письмена на шкуре у козочек во всей школе умело читать всего несколько преподавателей, поэтому при рождении маленького каприкорна звали обычно кого-нибудь из них, чтобы узнать, что за текст нанесен от природы на шкурку малыша. Предсказать это было невозможно. Три дня назад святой Коллен как раз ожидал потомства от козочки каприкорна, являвшей собой антологию персидской поэзии, и козлика энциклопедического типа, гадая, кто у них родится. Гвидион, который интересовался сложностями при родах у мелкого рогатого скота, каждые два часа забегал на конюшню проверить, не начались ли у козочки роды. Когда наконец в четыре часа ночи благополучно родились два малыша, и Гвидион, сидя на корточках рядом с ними, в немом восторге наблюдал, как мать вылизывает детенышей, на конюшню вошел поднятый святым Колленом с постели Змейк, осмотрел ближайшего к нему новорожденного и бесстрастно сказал: «Это, возможно, заинтересует коллегу Мак Кархи: поэтическое руководство для филидических школ», — тем временем поэтическое руководство попыталось встать на ножки. Святой Коллен обтер клочком сена вторую козочку, чтобы яснее читались иероглифы. «Астрономический трактат Альмагест», — кратко сообщил Змейк. Козочка тоненько заблеяла. После этого Змейк ушел и уже не видел, как оба маленьких каприкорна встали на ножки, хотя Гвидион не понимал, как можно добровольно лишить себя этого зрелища. «В матушку пошел», — гладил святой Коллен поэтическое руководство, которое отыскало наконец материнское вымя и с чмоканьем сосало молоко. «Как назовем?» — спросил он немного погодя у Гвидиона. «Ну, этого, поэтического, может быть, Айкилл[15]?» — предложил Гвидион с сомнением. «Ну, пусть будет Айкилл… бедняжка, — согласился святой Коллен. — Но вторую, астрономическую, — просто Звездочка, — решительно сказал он. — Хватит и того, что мать с отцом — Шахнаме и Тезаурус. Змейк назвал, а я как-то недоглядел».

…Наконец Змейк вернулся, погруженный в свои мысли, машинально массируя запястья, и опустился в кресло перед огнем, явно не вспоминая о Гвидионе. У Гвидиона не было никакого способа обратить на себя его внимание, поэтому он пассивно наблюдал за выражением лица Змейка. Минут через пять Змейк случайно переменил позу, и взгляд его упал на Гвидиона.

— У меня сложилось впечатление, — бесцветно сказал Змейк, — что наше с вами занятие несколько затянулось. Полагаю, вы не огорчитесь, если я завершу на этом сегодняшнюю лекцию. Для первой встречи вполне достаточно.

Змейк махнул рукой, и Гвидион почувствовал, что его отпустило. Он, пошатываясь, поднялся на ноги.

— Что же до внутренней логики нашего курса, — продолжал Змейк, — то я предлагаю следующее: мы с вами начнем все же с человеческих болезней, а к овечьим перейдем впоследствии как к принципиально более высокой ступени знания.

Гвидион обалдело кивнул. Нога у него больше не болела, зато сильно засвербило в носу, и он торопливо выскочил из кабинета, чтобы чихнуть уже за дверью на лестнице и не нарушать своим ничтожным чиханием течения мыслей учителя.

Проходя на ночь глядя через двор, припозднившиеся студенты подсаживались иногда к костру Финтана, сына Фингена. Профессор Финтан уже две тысячи лет составлял полное и всеобъемлющее устное описание родовых традиций всего Уэльса и всех его областей. Среди студентов эта истина бытовала в простой формулировке: «У Финтана есть «Книга традиций», которую он не пишет. И он очень всех приглашает в этом поучаствовать». Поэтому всякий, кому было что сказать о своих семейных традициях, хоть бы и то, что бабушка его всегда пекла к первому марта жаворонков с глазками из изюма, а дедушка не ложился спать, не послушав песню сверчка, подбегал время от времени к Финтану как запущенный из пращи, со словами: «А я вот еще что вспомнил!..» Финтан кивал седой головой и нанизывал очередную виртуальную бусину на воображаемую снизку своих бус, тянувшихся из древности сюда. Была ли эта бусина по своему достоинству керамической, бронзовой или золотостеклянной, нимало не заботило его.

…Очередь по кругу дошла до Гвидиона.

— Ну что ж, — сказал он, вздохнув. — У нас есть семейная сковородка. Все женщины в нашем роду колотят ею мужа, когда он поздно возвращается из кабака. Ни для чего другого эта сковородка не используется, — прибавил он, спохватившись, и благоговейно умолк.