Читать онлайн «Сборник 13 КОШКИНА ПИЖАМА». Страница 15

Это была не художественная галерея.

Это была церковь.

На всех стенах развешаны яркие картины, каждая из которых была настолько потрясающа в своем радужном великолепии, что казалось, они взвиваются в небо языками пламени. Но они уступали место другому пламени. Две или три сотни свечей горели огромным кольцом вокруг просторной галереи. Они горели так уже несколько часов, и от их пламени веяло таким летним зноем, что вы сразу забывали о том, что только что пришли с апрельского холода.

Сам художник тоже находился там, но был занят своим новым делом: наполнял вечность тишиной.

Он лежал не в тесном гробу, а на облачном возвышении, покрытом белоснежной тканью, которое, казалось, парит вместе с ним среди созвездий огней, всколыхнувшихся от дуновения из боковой двери, в которую только что вошел служитель церкви.

Я сразу узнал его лицо. Карлос Хесус Монтойя, пастырь огромного овечьего стада латиносов, по ту и другую стороны от пересохшего русла обмелевшей реки Лос-Анджелес-Ривер. Священник, поэт, искатель приключений в тропических лесах, разбивший сердца десяти тысяч женщин, герой журнальных заголовков, мистик, а ныне критик в «Арт ньюс квотерли», он стоял, словно капитан на носу утопающего в огне корабля, окидывая взором стены, на которых были развешаны еще никому не известные фантазии Себастьяна Родригеса.

Я взглянул туда, куда смотрел он, и тихо присвистнул.

– Что такое? – шепнул Сэм.

– Эти картины, – сказал я, повышая голос, – вовсе не живопись. Это цветные фотографии!

– Тс-с-с! – прошипел кто-то.

– Замолчи, – прошептал Сэм.

– Но…

– Так и задумано. – Сэм нервно оглянулся по сторонам. – Сначала фотографии, чтобы возбудить любопытство зрителей. Потом настоящие картины. Двойная премьера выставки.

– Однако, – сказал я. – Как фотографии они просто великолепны!

– Тс-с-с, – прошипел кто-то еще громче.

Великий Монтойя уставился на меня через море знойного огня.

– Блестящие фотографии, – прошептал я.

Монтойя прочитал это по моим губам и величественно кивнул, как тореро перед корридой в Севилье.

– Постой! – сказал я, что-то смутно припоминая. – Эти картины. Я их уже где-то видел!

Карлос Хесус Монтойя снова устремил взгляд на стены.

– Уходим, – прошипел Сэм, подталкивая меня к двери.

– Подожди! – сказал я. – Не сбивай меня с мысли.

– Идиот, – чуть не закричал Сэм, – тебя же убьют!

Монтойя прочитал это по его губам и подтвердил едва заметным кивком.

– За что меня убивать? – спросил я.

– Ты слишком много знаешь!

– Я ничего не знаю!

– Знаешь! Andale! Vamoose!3

И мы уже собрались выйти из знойного лета в апрельский холод, но в дверях нас смыло в сторону волной плача, за которым последовали и плакальщицы: темная толпа рыдающих женщин в черных платках.

– Родственники так не убиваются, – заметил Сэм. – Это бывшие любовницы.

Я прислушался.

– Точно.

Послышался другой плач. Вошли другие женщины, менее изящные и более толстые, а за ними – важный джентльмен, спокойный и благородный, как знаменосец.

– Родственники, – сказал Сэм.

– Так мы уходим или нет?

– Это кульминация. Я хотел, чтобы ты ничего не пропустил и увидел все как сторонний наблюдатель, непредвзято, прежде чем поймешь, как все обстоит на самом деле.

– И сколько ты просишь за весь этот мешок с дерьмом?

– Это не дерьмо. Всего лишь кровь художника, его фантазии и вероятные отклики критиков – хорошие или плохие.

– Дай мешок. Я накидаю тебе этого добра.

– Нет. Зайди еще раз внутрь. Взгляни в последний раз на убитого гения и на истину, что вскоре будет извращена.

– Такие слова от тебя обычно слышишь поздним субботним вечером, когда ты сидишь, не раздеваясь, за пустой бутылкой.

– Сегодня не суббота. А бутылка – вот. Выпей. Сделай последний глоток, брось последний взгляд.

Я пил, стоя в проеме двери, через которую чувствовалось знойное дыхание страдного лета, пахнущего горячим свечным воском.

Где-то там, в глубине, Себастьян тихо плыл на своем белоснежном корабле. Где-то вдали слышалось щебетание хора мальчиков.

Когда мы мчались по автостраде, я догадался:

– Я знаю, куда мы едем!

– Тс-с-с, – сказал Сэм.

– Туда, откуда прыгнул Себастьян Родригес.

– Упал!

– Упал и разбился насмерть.

– Смотри в оба. Мы почти на месте.

– Точно! Езжай помедленнее. Господи. Вот же они!

Сэм сбавил скорость.

– Подними голову, – сказал я. – Боже, я, наверное, сошел с ума. Смотри!

– Смотрю!

Они действительно были там, на стене мостового пролета над дорогой.

– Это же картины Себастьяна, которые мы видели в галерее!

– То были фотографии. А это – настоящие.

Они действительно были настоящие: более яркие, более масштабные, необыкновенные, потрясающие, бунтарские.

– Граффити, – наконец, выдохнул я.

– Но какие граффити, – заметил Сэм, завороженно глядя вверх, словно на витраж собора.

– Почему ты не показал мне их сначала?

– Ты и так их видел, но периферическим зрением и на скорости шестьдесят миль в час. А сейчас разглядел их по-настоящему.

– Но почему только сейчас?

– Мне не хотелось, чтобы в эту фантастическую тайну вклинилась обыденная реальность. Я хотел дать тебе ответы, чтобы ты мог домыслить все безумные вопросы.

– Фотографии в галерее или граффити там, на пролете моста. Что первично: курица или яйцо?

– Наполовину курица, наполовину яйцо. Месяц назад отец Монтойя ехал на большой скорости и заметил эти чудесные творения, он был так поражен, что потерял управление и чуть не попал в аварию.

– И он стал первым коллекционером придорожных благовещений и божественных откровений Себастьяна? – догадался я.

– Совершенно верно! Наглядевшись на все эти латиноамериканские красоты, он развернулся и бросился домой за фотоаппаратом. Полученные снимки были настолько потрясающими, настолько притягивающими взгляд и берущими за душу, что у Монтойи родился гениальный проект. Поскольку большинство людей с пренебрежением относятся к любым придорожным граффити, почему бы не развесить пламенеющие фантазии Себастьяна на стенах галереи, чтобы распалить желания и кошельки? А потом, когда отказаться, передумать или потребовать назад свои деньги будет уже слишком поздно, устроить великое разоблачение: «Если вы думаете, что все эти галерейные моргалки – дары божьи, – завоет Монтойя, – откройте глаза, когда будете проезжать по автостраде сто один, под мостом восемьдесят девять». Итак, Монтойя повесил фотографии, эти окна с видом на бурлящую жизнь, и приготовился огорошить голой правдой критиков, когда те, ни о чем не догадываясь, будут все сидеть в этой лодке. Проблема была лишь в том, что…