Читать онлайн «Отягощенные злом (сборник)». Страница 39

Так появляется еще одно возможное толкование Апокалипсиса, на этот раз как остросовременного сверхзлободневного политического памфлета, в котором элементы пророчества должны рассматриваться не более как литературный прием, с помощью которого до современника доводилась идея неизбежности трудного и страшного конца Римской империи. Главный же кайф современник должен был ловить, узнавая знакомую атрибутику римской иерархии, римской персоналии, римской инфраструктуры в чудовищных образах Зверя, железной саранчи и прочего. Во всяком случае, когда в конце шестидесятых Прохор, переводя с листа, читал Иоанну-Агасферу избранные отрывки из своего Апокалипсиса, пророк хлопал себя по коленям от удовольствия и, похохатывая, приговаривал: «Да, сынок, тут ты их поддел, ничего не скажешь, молодец…» А когда чтение закончилось, он, сделав несколько чисто стилистических замечаний, предрек: «Имей в виду, Прохор, этой твоей штуке суждена очень долгая жизнь, и много голов над ней поломается…»

Конечно, сейчас, спустя две тысячи лет, никто уже не способен воспринимать Апокалипсис Прохора как политический памфлет. Но ведь и другое великое явление мировой литературы, «Божественную комедию» Данте, тоже не воспринимают как политический памфлет, хотя и задумана, и исполнена она была именно в этом жанре.

А много лет спустя, когда не было уже ни Прохора, ни прикахтов, ни самой Римской империи, пришла однажды Иоанну-Агасферу в голову странная мысль: не был Апокалипсис Прохора ни мистическим пророчеством о судьбах ойкумены, ни политическим памфлетом, а был Апокалипсис на самом деле тщательно и гениально зашифрованным под литературное произведение грандиозным планом всеобщего восстания колоний-провинций против Рима, титанической диспозицией типа «ди эрсте колонне марширт…» {67}, в которой все имело свой четкий и однозначный военно-политический смысл – и вострубление каждого из ангелов, и цвет коней, на коих въезжали в историю всадники, и Дева, поражавшая Дракона… И применена была эта диспозиция впервые (некоей своей частью) во времена Иудейской войны и, вполне по Л. Н. Толстому, обнаружила при столкновении с реальностью полную свою несостоятельность.

20. Самым трудным оказалось взгромоздить эту проклятую картину на наш этаж. Она оборвала мне руки, с меня семь потов сошло, два раза я ронял шапку, всю извалял в грязи и пыли. Я оцарапал щеку о золоченый багет. Где-то на середине подъема стекло хрустнуло, и сердце мое оборвалось от ужаса, однако все кончилось благополучно. Задыхаясь, из последних сил, я протащил картину через коридор, внес в Комнату и прислонил к стене: полтора на полтора, в тяжеленном багете и под стеклом.

Пока я переводил дух, утирался, отряхивал шапку, еле шевеля оторванными руками, из столовой появился Агасфер Лукич – прямо из-за стола. Он что-то аппетитно дожевывал, причмокивая, пахло от него жареным лучком, уксусом и кинзой.

– М-м-м! – произнес он, остановившись перед картиной и извлекая из жилетного кармана зубочистку. – Очень неплохо, очень… Вы знаете, Сережа, это может его заинтересовать. Дорого заплатили?

– Ни копейки, – сказал я, отдуваясь. – С какой стати? А если не подойдет?

– И как это все вместе у нас называется?

– Не помню… Мотоцикл какой-то… Да там написано, на обороте. Только по-немецки, естественно.

Агасфер Лукич живо сунулся за картину, весь туда залез, так что только лоснящаяся задница осталась снаружи.

– Ага… – произнес он, выпрастываясь обратно. – Все понятно. «Дас моторрад унтер дем фенстер ам зоннтаг морген». – Он посмотрел на меня с видом экзаменатора.

– Ну, мотоцикл… – промямлил я. – В солнечное утро… Под дверями, кажется…

– Нет, – сказал Агасфер Лукич. – Это живописное произведение называется «Мотоцикл под окном в воскресное утро».

Я не спорил. Некоторое время мы молча разглядывали картину.

На картине была изображена комната. Окно раскрыто. За окном угадывается утреннее солнце. В комнате имеют место: слева – развороченная постель с ненормальным количеством подушек и перин; справа – чудовищный комод с выдвинутым ящиком, на комоде – масса фарфоровых безделушек. Посередине – человек в исподнем. Он в странной позе – видимо, крадется к окну. В правой руке его, отведенной назад, к зрителю, зажата ручная граната. Все. В общем, понятно: аллегорическая картина на тему «Береги сон своих сограждан».

– Больше всего ему должна понравиться граната, – убежденно произнес наконец Агасфер Лукич, вовсю орудуя зубочисткой.

– «Лимонка», – сказал я без особой уверенности. – По-моему, у нас они давным-давно сняты с вооружения.

– Правильно, «лимонка», – подтвердил Агасфер Лукич с удовольствием. – Она же «фенька». А в Америке ее называют «пайн-эппл», что означает – что?

– Не знаю, – сказал я, принимаясь снимать пальто.

– Что означает «ананаска», – сказал Агасфер Лукич. – А китайцы называли ее «шоулюдань»… Хотя нет, «шоулюдань» – это у них граната вообще, а вот как они называли «Ф-1»? Не помню. Забыл. Все забывать стал… Обратите внимание, у нее даже запал вставлен… Очень талантливый художник. И картина хорошая…

Я оставил его любоваться произведением живописи, а сам вернулся в прихожую повесить пальто. И вообще переоделся в домашнее. Когда я вернулся, Агасфер Лукич по-прежнему стоял перед картиной и разглядывал ее через два кулака, как детишки изображают бинокль.

– Но, во-первых, – сказал он, – во-первых, я не вижу мотоцикла. Мало ли что он пишет «дас моторрад», а на самом деле там у него, скажем, шарманщик. Или, страшно сказать, ребятишки с гитарой… Это во-первых. А во-вторых… – Глаза его закатились, голос сделался страдальческим. – Статично у него все! Статично! Воздух есть, свет, пространство угадывается, а движение где? Где движение? Вот вы, Сережа, можете мне сказать – где движение?

– Движение в кино, – сказал я ему, чтобы отвязаться. Мне очень хотелось есть.

– В кино… – повторил он с неудовольствием. – В кино-то в кино… А давайте посмотрим, как у него дальше там все развивается!

Человек на картине пришел в движение. Он хищно подкрался к окну, кошачьим движением швырнул наружу «лимонку» и бросился животом на пол под подоконник. За окном блеснуло. На нас с Агасфером Лукичом посыпался с потолка мусор. Звякнули стекла – в нашем окне. А за тем окном, что на картине, взлетел дым, какие-то клочья, и взвилось мотоциклетное колесо, весело сверкая на солнце многочисленными спицами.

– О! – воскликнул Агасфер Лукич, и картина вновь застыла. – Вот теперь то, что надо. Ясно, что мотоцикл. Не шарманщик какой-нибудь, а именно мотоцикл. – Он снова сделал из кулаков бинокль. – И не вообще мотоцикл, Сережа, а мотоцикл марки «цундап». Хороший когда-то был мотоцикл… – Он возвысил голос. – Кузнец! Ильмаринен! Подите сюда на минутку! Посмотрите, что мы вам приготовили… Сюда, сюда, поближе… Каково это вам, а? «Мотоцикл под окном в воскресное утро». Реализовано гранатой типа «Ф-1», она же «лимонка», она же «ананаска». Граната, к сожалению, не сохранилась. Тут уж, сами понимаете, одно из двух: либо граната, либо мотоцикл. Мы тут с Сережей посоветовались и решили, что мотоцикл будет вам интереснее… Правда, забавная картина?