Читать онлайн «Призрак улыбки». Страница 49

— Оба условия приняты, — сказал Маруя-сан. Он был и в самом деле чудесный дядька.

Вы можете, конечно, отдавать предпочтение Долине надгробий, горе Фудзи, или Скалистым островам Пало, но, с моей точки зрения, архипелаг Кулалау в Куланезии — самое впечатляющее из всех созданий природы. С земли его величия не ощутить; когда ты внизу, это просто группа необычайно картинных тропических островов со сверкающими отмелями из черного песка, окаймленными бирюзовой водой, с холмами, круглый год покрытыми цветущим ибикусом, плюмерией и одурманивающим имбирем. Но когда смотришь с борта самолета, что делает разворот, перед тем как идти на посадку в маленький деревенский аэропорт, красота, расстилающаяся внизу, такова, что даже у самых красноречивых и говорливых из пассажиров слова улетучиваются и остается одно лишь восхищенное "а-ах!".

Республика Кулалау состоит из главного острова, по площади примерно равного Манхэттену, и окружающих его тридцати восьми малых, соединенных с главным сверкающими перемычками из черного песка с вкраплениями слюды. Традиционно каждый малый остров принадлежал отдельному клану, а главный считался общественной собственностью. Изначально островов было сорок, и кланов тоже сорок; проблемы возникли, когда два мелких острова были разрушены ураганом и их оказавшиеся бездомными жители вынужденно переселились на другие острова.

— Получился своего рода кровавый вариант игры в "музыкальные стулья", — пояснил Раади, когда я попросила его рассказать о вражде кланов. — У нас не хватает уже островов, чтобы мирно ходить по кругу, но, вместо того чтобы выучиться жить вместе, люди становятся на глупейший и самый варварский путь: уничтожить "лишних". Ну а те, естественно, не приходят в восторг от такой перспективы.

Вселившись в просторную, с видом на море комнату в "Веселом огоньке", я переоделась в платье, которое всегда нравилось Раади: без рукавов, с квадратным вырезом, пурпурное, из хлопка, плотно прилегающее в талии, с пышной юбкой до половины икры — и спустилась к конторке портье.

Вестибюль с открытыми окнами был декорирован орхидеями и продувался легким ветром с моря, несущим запахи рыбы, соли и затонувших кораблей. Запаха крови на этот раз в воздухе не было. Оба лишенных своей земли клана поселились в деревне с подветренной стороны главного острова и временно замирились.

Место портье занимал теперь не стройный юноша, которого я запомнила по первому посещению, тот, кто сообщил мне, что Раади убит, а другой — ниже ростом, полнее и старше, но с такой же приветливой улыбкой.

— Простите, — сказала я. — Не укажете ли, где кладбище, на котором похоронили Раади?

Приветливое лицо клерка застыло, и у него сделался такой вид, словно он только что набил рот карамелью и теперь временно онемел. Он молча смотрел на меня, пока я, вуалируя и опуская подробности, рассказывала о своей дружбе с Раади.

— Вот оно что, — произнес он наконец-то, разомкнув губы, — так, значит, вы не репортерша? Ладно. У вас есть машина? Нет? Думаю, я сумею устроить, и вас туда отвезут.

Спустя полчаса появился водитель, молчаливый седой человек в крахмальной белой хлопчатобумажной рубашке, надетой поверх туземного, до колен, одеяния, которое кулалаунцы называют камикка-микка. "Хэлло, мисс", — сказал он, и тем ограничился. Так что во время езды через остров мне не пришлось поддерживать беседу, что было очень кстати, ведь мне требовалось время, чтобы понять, с какими чувствами я подойду к могиле Раади.

Пока я не встретила Гаки-сан, чувства, испытанные с Раади Улонгго, походили на любовь больше, чем что-либо другое в моей жизни. Пройдя через стадию игры в нападение и защиту, мы обнаружили вдруг глубокую внутреннюю гармонию, которая после долгих часов, проведенных в бессчетных беседах, способствовала расцвету ярких и глубоко эмоциональных отношений. Школу Раади закончил в Сан-Франциско, затем, получив стипендию как футболист, три года учился в Стэнфорде. (Я изумилась, услышав, что он подкреплял свое скудное содержание тем, что продавал сперму в расположенную в Сан-Хосе "Клинику содействия деторождению".) Домой он приехал, чтобы похоронить мать, а тут разразился этот ужасный ураган, началась война между кланами, и он уже не вернулся в колледж. Когда мы встретились, он был учителем в пятом классе начальной частной школы, а по вечерам играл на акустической гитаре в джаз-банде клана Мотыльков, именуемом "Боги моря". (Я предложила изменить название на "Мотыльки, летящие на пламя", и он рассмеялся.) Раади был настолько моложе меня, что мне и в голову не приходило думать о перспективе наших отношений, однако я верила, что они в самом деле значимы для нас обоих, и, когда он погиб, искренне горевала.

— Это здесь, мисс, — сказал водитель, останавливая машину, старый, зеленый, как кузнечик, "джипстер".

Я перегнулась через сиденье и взглянула на счетчик.

— Можно вам заплатить?

Мужчина с негодующей гримасой замахал руками, словно я предложила нечто непристойное.

— Я из клана Мотыльков, — сказал он с достоинством. — И делаю это из любви, а не ради денег.

Он отъехал, подняв облако пыли горчичного цвета, а я осталась стоять на поросшем травой, формой напоминающем наковальню утесе, нависшем над морем, у ворот самого прелестного из когда-либо виденных мною кладбищ. Над головой грациозно кружились маленькие белые птички с красными ножками и клювиками того же цвета, а ярко-зеленую лужайку окружали кустарники, покрытые соцветиями красного жасмина, такого же глубокого оттенка мурасаки, как мое платье. Памятниками в большинстве случаев служили необработанные естественные валуны, серые, рыжевато-коричневые или табачного цвета, с именами усопших и датами смерти, написанными какими-то водоустойчивыми цветными мелками, но было здесь также несколько "любовных надгробий", о которых я писала пять лет назад. Это были грубо отесанные камни, формой напоминающие два слившиеся в тесном объятии тела; предназначались они для пар, погибших в один и тот же день, то ли от несчастного случая, то ли во время одной из войн. Вокруг надгробий высажены были оградки из зелено-гранатовой amatti — благоухающей мяты, она же — "Трава Афродиты с острова Кулалау", которую продавали сушеной в подарочном ларьке в аэропорту, как продавали чай, саше и ароматические смеси.

Я брела через лес камней, горюя по поводу краткости иных жизней и ощущая уколы зависти при виде красивой пары антропоморфных кусков лавы, связанных вместе плетеным жгутом и снабженных надписью: "Тикко и Пууа, Вечная Верная Любовь". Все мужчины, которых мне довелось любить, всегда уходили, бросая меня, или же страшным образом разочаровывали, так что мало похоже было, что я когда-нибудь упокоюсь в мире под общей надгробной плитой, "эротической" или какой-либо другой. Нет, наверное, я закончу свои дни, как один из тех голодных призрачных духов, о которых сказала мне Амалия, умру, продолжая искать любовь — в каком-то другом измерении.