Читать онлайн «Дикие карты». Страница 40

Мистера Холмса посадили в его автомобиль, потом Эрл подождал, когда подъедет лимузин «МГМ», и вместе с нами уселся на заднее сиденье. Ким, надувшись, забилась в уголок, чтобы мой чернокожий приятель случайно ее не коснулся, и отказалась даже поздороваться.

— Что ж, я оказался прав, — сказал он. — Нам вообще не следовало сотрудничать с этими мерзавцами.

Я до сих пор находился под воздействием увиденного в коридоре.

— Не понимаю, за каким дьяволом они все это делают.

Сэндерсон весело посмотрел на меня.

— Деревенские мальчики, — сказал он, ни к кому не обращаясь, потом покачал головой. — Нужно хорошенько дать им лопатой по башке, чтобы привлечь к себе их внимание.

Ким засопела. Эрл и бровью не повел.

— Они жаждут власти, деревенский мальчик. А Трумэн и Рузвельт долгие годы не давали им до нее дорваться. Теперь они хотят заполучить ее обратно и ради этого раздувают всю эту истерию. Взгляни на «Четырех тузов» — что ты увидишь? Негр-коммунист, еврей-либерал, фэбээровец-либерал и женщина, живущая в грехе. Добавь к этому Тахиона — инопланетянина, который ведет подрывную деятельность не только в стране, но и в наших хромосомах. Возможно, есть и другие, не менее могущественные, о существовании которых никто не знает. И все они обладают сверхъестественными способностями, не подчиняются правительству, выполняют какой-то никому не известный либеральный план, который угрожает выбить политическую почву из-под ног большинства членов Комитета. Как мне представляется, теперь у правительства есть свои собственные тузы, о которых мы не слышали. Это значит, что без нас можно обойтись — мы чересчур независимы и политически неблагонадежны. Наши поражения в Китае и Чехословакии и имена других тузов — вот их оправдание. Суть в том, что, если они смогут публично сломить нас, это послужит доказательством, что они могут сломить кого угодно. Это положит начало господству террора, которое продлится целое поколение. И ни один человек, даже президент, не сможет чувствовать себя в безопасности.

Я покачал головой, слова моего приятеля доносились до меня, но мозг отказывался принимать их.

— Что мы можем с этим сделать? — спросил я.

Эрл встретился со мной взглядом.

— Ни черта мы не можем, деревенский мальчик.

Я отвел глаза.

Вечером мой поверенный дал мне прослушать запись допроса Холмса. Мистер Холмс и его поверенный, старый друг семьи из Виргинии по имени Кренмер, не впервые были в Вашингтоне и неплохо разбирались в юриспруденции. Они ожидали обычного процесса, когда одни господа задают вежливые вопросы другим господам.

Реальность никак не оправдала их ожиданий. Комитетчики не дали Холмсу даже рта раскрыть — вместо этого они принялись кричать на него, перемежая гнусные намеки пересказом неподтвержденных слухов, и не позволяли ему сказать ни слова в свою защиту.

А что касается текста расшифрованной стенограммы…

Мистер Рэнкин: Когда я смотрю на этого отвратительного последователя «Нового курса», который сидит перед Комитетом со своими пижонскими замашками, одеждой с Бондстрит и декадентским мундштуком, все, что во мне есть американского и христианского, восстает. Приверженец «Нового курса»! Этот проклятый «Новый курс» пронизывает его всего, как метастазы раковой опухоли, и мне хочется кричать: «Это вы виноваты во всем дурном, что происходит с Америкой. Убирайтесь отсюда и возвращайтесь в свой красный Китай, где вам самое место, вы, грязный социалист! В Китае вам с вашим вероломством будут только рады!»

Председатель: Время уважаемого члена комитета истекло.

Мистер Рэнкин: Благодарю вас, господин председатель.

Председатель: Мистер Никсон?

Мистер Никсон: Назовите имена людей из Государственного департамента, с которыми вы советовались перед своей поездкой в Китай.

Свидетель: Будет ли мне позволено напомнить Комитету, что люди, с которыми я имел дело, были американскими государственными служащими, добросовестно выполнявшими свои обязанности… Мистер Никсон: Комитет не интересуют их характеристики. Только имена.

Стенограмма допроса не кончалась и не кончалась — восемьдесят страниц в общей сложности. Мистер Холмс, как следовало из нее, нанес генералиссимусу удар в спину и сдал Китай красным. Его записали в сочувствующие коммунизму, как и этого его салонного социалиста, Генри Уоллеса, которого он поддерживал на президентских выборах. Джон Рэнкин из Миссисипи — пожалуй, обладатель самого зловещего голоса во всем Комитете — обвинил мистера Холмса в участии в сионистско-коммунистическом заговоре, результатом которого стало распятие Спасителя. Ричард Никсон из Калифорнии желал во что бы то ни стало узнать фамилии людей, с которыми Холмс советовался в Государственном департаменте, чтобы сделать с ними то же самое, что уже сделал с Алджером Хиссом. Мистер Холмс никаких имен не называл и ссылался на Первую поправку. Вот тогда Комитет действительно зашелся в праведном негодовании: они мурыжили его несколько часов, а на следующий день выдвинули обвинение в неуважении к Конгрессу. Перед мистером Холмсом замаячила перспектива тюремного заключения.

А ведь он не совершил ни единого преступления!..

— Боже правый! Мне нужно переговорить с Эрлом и Дэвидом.

— Я уже говорил вам, что это неразумно, мистер Браун.

— Да плевать мне. Нам нужно выработать план.

— Послушай его, милый.

— Мне плевать. Должен же быть какой-то выход.

Когда я добрался до номера мистера Холмса, ему уже дали успокоительное и уложили в постель. Эрл рассказал, что Блайз с Тахионом тоже получили повестки и должны были явиться на следующий день. Мы не понимали зачем. Блайз никогда не участвовала в принятии политических решений, а Тахион вообще не имел никакого отношения ни к Китаю, ни к американской политике.

Дэвида вызвали на следующее утро. В зал он вошел ухмыляясь. Он собирался поквитаться за нас всех.

Мистер Рэнкин: Я хотел бы заверить еврейского джентльмена из Нью-Йорка в том, что он может не опасаться предвзятого отношения на основании его национальности. Любой человек, верующий в основные принципы христианства и живущий в соответствии с ними, будь он католик или протестант, пользуется моим уважением и доверием.

Свидетель: Хотел бы обратить внимание Комитета, что я возражаю против характеристики «еврейский джентльмен».

Мистер Рэнкин: Вы возражаете против определения «еврей» или против определения «джентльмен»? Чем вы недовольны?