Читать онлайн «Будут жить !». Страница 48

Тяжкий, кровавый бой разгорался по всей линии обороны. Накал его нарастал. Стойко держался понесший накануне большие потери, поддерживаемый Отдельным учебным стрелковым батальоном 229-й стрелковый полк майора Баталова. Атаку за атакой отбивал окровавленный 224-й полк майора Уласовца. Ни на .шаг не сдвинулись с занимаемых рубежей 222-й полк майора Попова и наши соседи - 585-й стрелковый полк 213-й стрелковой дивизии.

Раненые поступали на медпункт непрерывно, и снова не только артиллеристы, но и стрелки. Во второй половине дня Реутов, уезжавший на левый фланг, возвратился с известием, что при перебежке на новый НП убит командир 3-го дивизиона старший лейтенант Почекутов.

Немного позже раненые из 2-го дивизиона рассказали, что НП капитана Михайловского и землянка с ранеными были окружены гитлеровцами. Михайловский вызвал огонь на себя. Гитлеровцев накрыли огнем точно. Командир дивизиона, его помощники, лейтенант медицинской службы Мелентьев и раненые чудом остались живы...

В бою представление о времени утрачивается: каждый занят своим делом, каждый до предела напряжен, думать можно только о сиюминутном, ни на что отвлекаться нельзя. И вдруг поражаешься тому, что стволы сосен вокруг медпункта из утренних, медово-желтых, превратились в вечерние, медно-красные, и небо не золотится, а розовеет...

Вот в такой предвечерний час - бой не утихал - примчался связной из штаба полка, от гвардии капитана Угриновича, помощника Чередниченко, с известием, что тяжело ранен командир артполка майор Ресенчук.

* * *

...Знакомая дорога к НП полка неузнаваема: вся изрыта воронками. Окружающий лес обгрызен, покорежен, повален снарядами и бомбами. За обочинами людские и конские трупы. В канаве лежит на боку обгоревшая тридцатьчетверка. Бредут в сторону передовой пополнения, их обгоняют грузовики с боеприпасами, навстречу - машины порожняком или загруженные ранеными. То справа, то слева, то впереди внезапно начинают рваться снаряды. Приходится лечь...

Наконец, привязав лошадь к уцелевшей сосне, я побежала на опушку, где высились столетние кряжистые дубы. На одном из них, укрытый густой листвой, находился наблюдательный пункт командира дивизии, на другом наблюдательный пункт командира артполка.

Ресенчук, раненые разведчики и телефонист лежали в огромной воронке от авиабомбы метрах в пятидесяти от своего дуба. Сидевший возле них ефрейтор сказал, что перевязки делал фельдшер с НП дивизии. Один из разведчиков был ранен в плечо, другой - в голень, телефонист - в спину. Все, кроме Ресенчука, находились в сознании, держались молодцом, а майор лежал с закрытыми глазами и дышал прерывисто.

Я осторожно приподняла его гимнастерку: на живот и на спину наложены большие асептические повязки, сквозь верхний слой марли просвечивает густо-красное. Спросила, как это произошло, куда все же ранен командир полка.

- Снаряд прямо в дуб жахнул, и товарища майора осколками в живот... ответил ефрейтор.

Бегу к дубу, взбираюсь по железным скобам на дощатый помост. Сержант, чье лицо помню еще с хутора Молоканова, вертит ручку полевого телефона. Рядом радист с наушниками. Водят биноклями разведчики. Не отрывается от стереотрубы Чередниченко. На мой голос резко оборачивается:

- Вы? Ну, что Иван Макарович?

- Срочно нужно эвакуировать.

- За машиной послал. Он-то как? Узнал вас?

- Нет. Состояние крайне тяжелое. Видимо, внутренние органы задеты.

Лицо Чередниченко болезненно морщится:

- Не повезло... Галина Даниловна, придет машина - отвезите Ивана Макаровича в медсанбат сами.

Чередниченко, что-то уловив в ходе боя или заметив краем глаза, тут же забыл про меня и обрушился на телефониста:

- Где "Иртыш"?! Давай "Иртыш"!!!

С помоста НП берег Северского Донца как на ладони. Его не узнать! Реку и пространство между поймой и насыпью железной дороги затягивает дым. Среди полос дыма - вражеские, в разводах камуфляжной окраски танки, серо-зеленые, пригнувшиеся, бегущие среди танков и за танками фигурки фашистских солдат, черные столбы разрывов. Там горящий "тигр"... Там лежащие по всему лугу трупы... Справа фонтаны огня и земли взметываются много восточнее железнодорожной насыпи - значит, нас потеснили, а слева, у станции Карьерная, насыпь кишит людьми: рукопашный!..

Над досками помоста показалась голова давешнего ефрейтора:

- Доктор, грузовик!

Командира полка и бойцов, раненных вместе с ним, уложили в кузов "газика", на ворох сена, прикрытый шинелями.

- Где поедете? - спросил пожилой шофер. - В кабине?

- В кузове, конечно! Торопитесь, но без тряски...

Тот, кому доводилось ездить в разгар боя по дорогам, идущим к передовой, знает, что это такое. За шумом мотора шофер не слышит свист приближающихся снарядов, гул заходящих на бомбежку самолетов. Он помнит одно: необходимо спешить. Правда, если в кузове раненые, машину ведут поаккуратнее.

Но все равно ее качает, бросает из стороны в сторожу на разъезженных колеях, на выбоинах, она кренится, объезжая воронки, а то и резко тормозит...

К медсанбату, перебравшемуся в так называемый Буденновский лес, подъехали в темноте. Ни указателей, ни света. Остановила грузовик, соскочила с него, заметила быстро идущую неподалеку женщину, окликнула. Оказалось, это Маша Городчанина, спешившая с бутылью кровезаменителя в госпитальный взвод.

- Вам приемно-сортировочный? - спросила Маша. - Во-о-н он...

Я перебила:

- Нет, операционно-перевязочный.

- Поезжайте прямо - увидите раздвоенную сосну. Там два шага!

Добравшись до места, я откинула полу палатки.

Над ближним столом низко склонился ведущий хируг медсанбата Михаил Осипович Гусаков. Ему ассистирует старшая операционная сестра Дуся Шумилина. Похоже, еле держится на ногах. Младшая операционная сестра Вера Витер, черноглазая худышечка, натирает Дусе виски нашатырным спиртом.

Позвала Веру. Та широко раскрыла глаза, подбежала: "Что случилось?"

Я объяснила, что привезла командира артиллерийского полка Ресенчука, раненного осколками снаряда в живот:

- Он очень тяжел, Вера! Надо бы сразу...

Вера пошепталась с Дусей, та обернулась, кивнула и, когда Гусаков закончил операцию, заговорила с ним. Тот поглядел на меня:

- Прорвались? Ну а майор где? Чего ждете? Я помогла внести Ресенчука.

- Шумилина, наркоз! - приказал Гусаков.

Мне дали халат, марлевую повязку на лицо, и я осталась в операционной. Работали в ней четыре хирурга: Гусаков, Сизикова, Пинскер и Милов.

Пинскер в основном укладывали на стол раненых, которым требовалось ампутировать конечности. Работавшая с ней Клава Шевченко давала наркоз, инструменты - Лиза Невпряга. Поддерживать конечность, если требовалось, помогали санитары. Стоя на скамеечке в длинном, испачканном кровью халате, в клеенчатом, залитом кровью фартуке, Нина Наумовна уверенно отсекала мягкие ткани, быстро перевязывала кровеносные сосуды, решительно бралась за пилу. Скрежет ее ужасен, от него сердце сжимается. Но что делать, если нет иного выхода?