Читать онлайн «Zвуки Времени». Страница 5

4. Чиж и другие.

Однажды на городском пляже к нашей компании подсел слегка поддатый паренек. Его привлекли вопли и хрипы из переносного магнитофона

Максимова. Сначала он мне не понравился, да, и я ему тоже. Но постепенно мы стали друзьями. Он любил музыку и разбирался во многом лучше меня. Самое главное, Чиж, как за птичью фамилию Чижиков звали его друзья, был очень общительный, жил в центре города, в бывшем особняке купца Лыткова на Вятской, всех знал, и его все знали и любили. Работал Сергей в Доме Культуры электриком-осветителем

(осеменителем, как я потом шутил). Для молодого человека в расцвете половых сил, это было наилучшее место в городе. Через Чижа я познакомился со многими городскими меломанами и вообще занятными людьми.

Обычно я заставал своего нового приятеля уткнувшимся лицом в подушку. Кое-как отворив мне дверь, он вновь бросался животом на любимый диван придавить полчасика. После чего, правда, далеко не всегда, неспешно отходя от сладкой полу дремы, начинал подобно медиуму отвечать на мои осторожные вопросы. Очухавшись окончательно,

Чиж, разглядывая узоры на потолке, лелеял вслух свои розовые (они же голубые и золотые) мечты. Например, сделаться служителем культа и быть поближе к церковному антиквариату, или выучиться на зубного техника и точить золотые коронки из левого металла, или завербоваться в загранку, чтобы привозить импортный товар и жить припеваючи. Пока же от нечего делать в протяжные зимние вечера пробовал бренчать на гитаре, в поисках нужных аккордов перебирая струны своими длинными пальцами. Забегая вперед, скажу, летом 78-го мы даже захотели вдруг (не иначе как от жары) организовать свой рок ансамбль. Обрадованный нашим энтузиазмом стуловский худрук уже назначил репетицию, но мы не пришли, – вовремя одумались, – никто толком не умел играть, особенно я, разве что на магнитофоне.

Чижиков, перебирая пальцами складки на животе, частенько жаловался на некоторый не свойственный возрасту избыток авторитета. Что совершенно не удивительно, – Чиж ел по ночам. С вечера мать всегда заготовляла ему солидные бутерброды и такую же кружку чего-нибудь запить.

У Сергея была подруга Люся. Он звал ее Люсьен. По общему мнению, у них была любовь.

…Они сидели передо мной на диване, смеялись и обнимались. Люська взяла с широкого подоконника какую-то книгу и прочла: "Второй господин имел довольно небрежного вида бородку…" Это про меня. Смех.

Люсьен уехала учиться в Йошкар-Олу. На каникулах они встречались,

Сергей ездил к ней раза два. Но любовь остыла, появились новые увлечения.

Друг Чижа Андрюха Аристов занимался фарцовкой, то есть нелегальной перепродажей иностранных вещей. В те годы на мелких спекулянтов власти уже закрывали глаза. От следователей на допросах они откупались импортными шмотками и дисками – любители западной музыки попадались и среди стражей советских законов. Выискивали в основном валюту, связи с иностранцами и порнографию. За это могли посадить. К сожалению, ко времени моего знакомства с Чижом Андрюха был уже не тот, его связи в Москве оборвались, ему приходилось иногда надолго уезжать из города, чтобы замести следы своего существования. Но, все-таки, через него можно было раздобыть кое-что.

Среди моих знакомых появился страстный коллекционер Дима Сакерин.

Всю жизнь он что-нибудь собирал: марки, записи, грампластинки, книги. Еще в школе накопил солидную коллекцию марок. Мы гадали, как ему это удалось? Наконец, по пьянке – к чему имел пагубное пристрастие – Дима раскололся и поведал Чижу тайну своих приобретений. В детстве он прочел книжку о почтовых марках и постиг в них толк. Забавно, что эту книгу он, видимо, взял у моего двоюродного брата Саши, с которым учился в одной школе, а тот, в свою очередь, у меня, пока я пребывал в армии – многие тогда увлекались филателией, в школах существовали специальные кружки юных филателистов. Когда другие собирали марки с самолетиками и животными, Дима искал старые с невидным рисунком. Во время войны в

Слободском квартировали эвакуированные из Ленинграда. В основном это были семьи советских чиновников, военных, интеллигенции. С собой они привезли ценные вещи, среди которых были коллекции марок. Все это добро постепенно выменивалось на продукты и оседало в сундуках слободских торговок. Через двадцать лет забытые старые альбомы вытащили на свет юные филателисты и обменяли у Димы на красивые картинки.

Со своими многочисленными родственниками, включая замужнюю сестру,

Дима жил на Энгельса против ателье "Силуэт". Семейка умеренно выпивала. У Димыча, как его уважительно звали друзья, имелся свой угол, за который шла перманентная война с упрямой престарелой бабулей, норовившей в ожидании смерти залечь на сундуке в углу.

Стены своего жилища Дима любил обвешивать фотографиями и вырезками из журналов. Одно время это был иконостас из голых красавиц, а так как в комнатушке часто собирались шумные компании, встреча с бдительными товарищами была не за горами. Нагрянувшая милиция под предлогом борьбы с порнографией поснимала роскошных баб. Пришлось сменить тематику, появились Димины любимые певцы и музыканты:

Высоцкий, "Сюзео Квадрио", "Джиз гарес", битлы и "Бони М." в золотых цепях. Когда он взял в рассрочку у Изегова старый усилитель с колонками, оставив под залог два альбома марок, – я в последствии выкупил их за подзорную трубу и шестьдесят рублей в придачу, – жизнь его родных окончательно превратилась в ад. У двухлетнего племянника врачи обнаружили порок сердца "от громкой музыки": при первых звуках рок-н-ролла несчастный начинал, толи плясать, толи дергаться в припадке. Я продавал Диме записи. Когда долг достиг сотни, он дал мне под залог дальнейшего кредита три дорогостоящие по каталогу марки Суэцкого канала, а в дальнейшем еще альбом марок Германии.

"Суэц", как потом выяснилось, оказался фальшивым. Любимым изречением нашего героя было: "Деньги – бумага!"

В феврале Дима пригласил меня на свой день рождения: "Запиши что-нибудь типа Мак-Картни, в подарок". Мы пришли с Чижиковым. За столом собралось полно народа – родственники вперемешку с друзьями.

"Водку разливайте!" – объявила мать, но, сколько Чиж не озирался, водки не обнаружил. Поили исключительно "Грушевым" вином местного разлива – зеленого цвета, с запахом валерьянки.

Вокруг Димы частенько собиралась сомнительная публика. Однажды, была уже поздняя осень, я зашел к нему после работы. Вместо скорого решения наших дел хозяин, бывший уже слегка под мухой, увлек меня в популярную пивную на Советской. За изогнутую форму зала в народе ее прозвали "Аппендицитом". Я не сторонник подобного общения с массами, но черт силен! Там за наш столик подсели двое собутыльников уже далеко не первой свежести. Поплыли кружки с пивом, в некоторые для крепости подбавляли водку. Один из новых знакомцев, сняв треух, обнажил свой изуродованный череп: "На Даманском вдарили!". Вместо лба у несчастного зияла солидная выемка. Даже поверхностное знание анатомии не оставляло сомнений в умственных, а возможно и психических особенностях данного индивида. Вскоре я еще раз убедился в справедливости известного совета "никогда не пить с незнакомыми людьми".