Читать онлайн «Охота на рыжего дьявола. Роман с микробиологами». Страница 8

Я был так увлечен, что мне позволено было самому поработать с фантастическими микробами. Я начал в лаборатории института растениеводства, а потом мне разрешили отнести культуру капсульных бактерий на кафедру микробиологии 1-го ЛМИ. Я растолок кусочки стекла в порошок, добавил воды, простерилизовал смесь и перенес в эту необычную питательную среду (лишенную всяких источников питания, кроме окиси кремния, воды и воздуха) взвесь капсульных бактерий. Через несколько дней в чашках Петри на поверхности агара, смешанного с толченым стеклом и водой, появились огромные слизистые колонии силикатных бактерий. Если я готовил питательную среду с небольшим содержанием агара, колонии медленно плавали в чашках Петри. Особенно хорошо было их наблюдать под малым увеличением микроскопа. Они казались мне космонавтами, плавающими в межпланетном пространстве. Я дофантазировался до того, что предположил возможность существования в других Вселенных совершенно иных форм жизни, где вместо углерода и углекислоты (С и CO2) будет кремний и окись кремния (Si и SiO2). Таким образом, земной глюкозе со «скелетом» из атомов углерода будет соответствовать некая космическая глюкоза, построенная на основе атомов кремния (силиция):

А вместо земных аминокислот, к примеру, неоглютаминовой кислоты, будут космические аминокислоты, скажем, космическая неоглютаминовая кислота:

Однако, реальность оказалась сильнее фантазий. Вместо желанной аспирантуры при кафедре микробиологии я был послан служить армейским врачом в танковую дивизию, которая располагалась на окраинах белорусского города Борисова.

Забегая вперед, расскажу. Загадочные силикатные бактерии и впрямь были связаны с чем-то потусторонним, во всяком случае, не подвластным воле простого советского человека.

Весной 1961 года я демобилизовался и вернулся в родной Ленинград. Надо было продолжать свою судьбу микробиолога. Я пустился во все тяжкие на поиски работы или аспирантуры. Конечно, отправился в институт растениеводства (или защиты растений?). По Неве шел лед из Ладоги в Финский залив. Сверкали льдины. Сверкали окна дворца, в котором, как я помнил, находился институт растениеводства и лаборатория силикатных бактерий. Я открыл дверь подъезда. За конторкой сидел вахтер в форменной одежде. Я хотел, по привычке, как в «доармейские времена», взлететь наверх по широкой мраморной лестнице. Поскорее взлететь и увидеть моих хороших знакомых, колдовавших когда-то с космическими микробами. «Вы куда, гражданин?» — остановил меня вахтер. Я назвал имена научных сотрудников. Вахтер поискал в списке: «Нет таких!» Вахтер ждал, что я уйду, а я не уходил, убеждая его, что произошла ошибка, и мои знакомые ученые не могли вот так исчезнуть из лаборатории силикатных бактерий. «И лаборатории такой нет, гражданин. Давайте-ка не мешайте мне работать. Уходите подобру-поздорову!» Я не уходил. Наконец, вахтер вызвал кого-то, которого он называл «начальником». Некто в синем военном френче спустился по лестнице. Я рассказал ему, что пришел к таким-то и таким-то научным сотрудникам, с которыми был знаком и даже начинал сотрудничать до призыва в армию. Человек во френче выслушал меня, посмотрел пристально мне в глаза и ответил: «Поверьте мне, как офицер офицеру, что вы ошиблись. Ученые, которых вы назвали, никогда здесь не работали. Никакой лаборатории капсульных бактерий в нашем институте не было. Поверьте мне и забудьте об этом». Я поверил и забыл.

Осенью 1959 года поездом я прибыл на место военной службы в Белоруссию. Это был город Борисов. От Борисова до Минска можно было доехать на поезде за несколько часов. Поездов было много: Ленинград — Минск, Москва — Минск, Москва — Минск — Берлин. Поездов было много, и все останавливались в Борисове. По американским масштабам Борисов не так уж мал. Хотя поменьше Провиденса (штат Род Айлэнд) и Нью-Хэйвена (штат Коннектикут), США. Когда-то Борисов был знаменит своими еврейскими традициями: синагоги, еврейские школы, еврейские магазины. Целые кварталы, были заселены евреями — торговцами или ремесленниками. Синагоги сожгла Революция. Еврейские школы закрыла Советская власть. А евреев — более 20 тысяч — уничтожили немцы. Спаслись только те (немногие), кто успел вырваться и уехать в эвакуацию на Урал, в Сибирь или Среднюю Азию, или кто сражался в рядах Красной Армии или ушел в леса, в партизанские отряды. Были и еврейские партизанские отряды. В городе был привокзальный буфет с неизменным разливным пивом «Жигули», ресторан «Березина», в котором весь офицерский корпус напивался каждый месяц в день зарплаты, Дом Культуры, Парк Культуры, школы, медицинское училище, здания городских и партийных властей, два или три кинотеатра, штаб танковой армии, танковые дивизии и отдельный учебный танковый батальон, церковь (костел и синагога не работали), какие-то заводы и фабрики, в том числе пианинная, спичечная и фарфоровая (с огромным количеством молодых девушек бойкого западно-славянского, а проще, польского типа), два гастронома и книжный магазин.

Река Березина была знаменита тем, что когда Наполеон отступал из России поздней осенью 1812 года, лед под лошадью провалился, и император получил ушибы. Это был дурной знак. Хотя и без этой приметы было ясно, что компания проиграна. В Борисове было несколько современных зданий на улице Ленина, а в основном (как, впрочем и в Провиденсе), город состоял из одноэтажных деревянных домов, окруженных вишневыми и яблоневыми садами.

Танковые дивизии и отдельный учебный батальон располагались на дальних окраинах Борисова, в 3–4 километрах от центра города. Мне предстояло командовать медико-санитарной частью (медсанчастью) при учебном танковом батальоне. Это было одноэтажное строение в дальнем углу территории, которую занимал батальон. У меня был кабинет, в котором я принимал больных солдат, офицеров, офицерских жен и детей. Для этого я был подготовлен как врач широкого профиля. Была в медсанчасти перевязочная, она же операционная комната, она же зубоврачебный кабинет со стоматологическим оборудованием. Было даже гинекологическое кресло. Батальон располагался весьма отдаленно от ближайшего военного госпиталя. Семьи офицеров и старшин-сверхсрочников жили в ДОСАх (дома офицерского состава), стоявших сразу же за оградой нашего батальона. Так что в повседневной жизни я лечил и обитателей ДОСов. Конечно, в тяжелых случаях больных отвозили в военный госпиталь. Был в медсанчасти лазарет на 10 коек, где я лечил солдат и офицеров от пневмоний, тяжелых простудных заболеваний или последствий разнообразных травм. Травмы в танковом учебном батальоне были нередкими. Приходилось накладывать швы, делать гипсовые повязки, а при осложнениях — вскрывать абсцессы. Была в моей медсанчасти аптека, которой командовал пожилой капитан, напоминавший Максима Максимовича из «Героя нашего времени». Звали аптекаря Макар Макарович. Он был неизменно добр ко мне, давал много практических советов, в том числе и медицинских. А я никогда не позволял себе начальственного тона в отношениях с ним. Иногда мы ходили с М.М. обедать в офицерскую столовую. Я обычно заходил за ним в аптеку, и, случалось, он наливал по стопочке спирта, разведенного глюкозой, и мы выпивали за все хорошее. В штате медсанчасти, кроме того, служили: вольнонаемная сотрудница на должности фельдшера, жена одного из офицеров батальона, сержант — медицинский инструктор и солдат — санитар. Забавной фигурой был санитар, на гражданке ветеринарный техник по фамилии Вестунов. Он выполнял роль моего ординарца и в случае тревоги или какого-то серьезного случая бежал за мной через лес в город. Я снимал комнату в одноэтажном доме в центре Борисова. Дело в том, что я привез из Ленинграда свою библиотеку, главным образом, стихи, и с самого начала решил хотя бы по вечерам жить вне военного городка, принадлежать себе: читать, писать стихи и письма друзьям, отцу, маме, моему другу Борису Смородину. В офицерском общежитии сосредоточиться было невозможно. Я иногда заходил к своим приятелям — молодым офицерам и постоянно наблюдал пьянство, картежную игру, гульбу, ссоры, чуть не доходившие до пальбы.