Читать онлайн «Полное собрание сочинений. Том 27. Август 1915 — июнь 1916». Страница 94

Исключительно высокая прибыльность выпуска ценных бумаг, как одной из главных операций финансового капитала, играет очень важную роль в развитии и упрочении финансовой олигархии. «Внутри страны нет ни одного гешефта, который бы давал хотя приблизительно столь высокую прибыль, как посредничество при выпуске иностранных займов», – говорит немецкий журнал «Банк»[122].

«Нет ни одной банковой операции, которая бы приносила такую высокую прибыль, как эмиссионное дело». На выпуске фондов промышленных предприятий, по данным «Немецкого Экономиста», прибыль составляла в среднем за год:

1895 – 38,6 %              1898 – 67,7 %

1896 – 36,1»                1899 – 66,9»

1897 – 66,7»                1900 – 55,2»

«В течение десяти лет, 1891–1900, на выпуске немецких промышленных фондов было «заработано» свыше одного миллиарда»[123].

Если во время промышленного подъема необъятно велики прибыли финансового капитала, то во время упадка гибнут мелкие и непрочные предприятия, а крупные банки «участвуют» в скупке их задешево или в прибыльных «оздоровлениях» и «реорганизациях». При «оздоровлениях» убыточных предприятий «акционерный капитал понижается, т. е. доход распределяется на меньший капитал и в дальнейшем исчисляется уже на него. Или, если доходность понизилась до нуля, привлекается новый капитал, который, соединившись с менее доходным старым, теперь будет приносить уже достаточный доход. Кстати сказать, – добавляет Гильфердинг, – все эти оздоровления и реорганизации имеют двоякое значение для банков: во-первых, как прибыльная операция, и во-вторых, как удобный случай для того, чтобы поставить такие нуждающиеся общества в зависимость от себя»[124].

Вот пример: акционерное горнопромышленное общество «Унион» в Дортмунде основано в 1872 г. Выпущен был акционерный капитал почти в 40 млн. марок, и курс поднялся до 170 %, когда за первый год получился дивиденд в 12 %. Финансовый капитал снял сливки, заработав мелочь вроде каких-нибудь 28 миллионов. При основании этого общества главную роль играл тот самый крупнейший немецкий банк «Учетное общество», который благополучно достиг капитала в 300 млн. марок. Затем дивиденды «Униона» спускаются до нуля. Акционерам приходится соглашаться на «списывание» капитала, т. е. на потерю части его, чтобы не потерять всего. И вот, в результате ряда «оздоровлений» из книг общества «Унион» в течение 30 лет исчезает более 73 миллионов марок. «В настоящее время первоначальные акционеры этого общества имеют в руках лишь 5 % номинальной стоимости своих акции»[125], – а на каждом «оздоровлении» банки продолжали «зарабатывать».

Особенно прибыльной операцией финансового капитала является также спекуляция земельными участками в окрестностях быстро растущих больших городов. Монополия банков сливается здесь с монополией земельной ренты и с монополией путей сообщения, ибо рост цен на земельные участки, возможность выгодно продать их по частям и т. д. зависит больше всего от хороших путей сообщения с центром города, а эти пути сообщения находятся в руках крупных компаний, связанных системой участий и распределением директорских мест с теми же банками. Получается то, что немецкий писатель Л. Эшвеге, сотрудник журнала «Банк», специально изучавший операции с торговлей земельными участками, с закладыванием их и т. д., назвал «болотом»: бешеная спекуляция пригородными участками, крахи строительных фирм, вроде берлинской фирмы «Босвау и Кнауэр», нахватавшей денег до 100 миллионов марок при посредстве «солиднейшего и крупнейшего» «Немецкого банка» (Deutsche Bank), который, разумеется, действовал по системе «участий», т. е. тайком, за спиной, и вывернулся, потеряв «всего» 12 миллионов марок, – затем, разорение мелких хозяев и рабочих, ничего не получающих от дутых строительных фирм, мошеннические сделки с берлинской «честной» полицией и администрацией для захвата в свои руки выдачи справок об участках и разрешений городской Думы на возведение построек и пр. и т. д.[126].

«Американские нравы», по поводу которых так лицемерно возводят очи горе европейские профессора и благонамеренные буржуа, стали в эпоху финансового капитала нравами буквально всякого крупного города в любой стране.

В Берлине в начале 1914 года говорили о том, что предстоит образование «транспортного треста», т. е. «общности интересов» между тремя берлинскими транспортными предприятиями: электрической городской железной дорогой, трамвайным обществом и обществом омнибусов. «Что подобное намерение существует, это мы знали, – писал журнал «Банк», – с тех пор, как стало известно, что большинство акций общества омнибусов перешло в руки двух других транспортных обществ… Можно вполне поверить лицам, преследующим такую цель, что посредством единообразного регулирования транспортного дела они надеются получить такие сбережения, часть которых в конце концов могла бы достаться публике. Но вопрос усложняется тем, что за этим образующимся транспортным трестом стоят банки, которые, если захотят, могут подчинить монополизированные ими пути сообщения интересам своей торговли земельными участками. Чтобы убедиться в том, насколько естественно такое предположение, достаточно припомнить, что уже при основании общества городской электрической железной дороги тут были замешаны интересы того крупного банка, который поощрял его основание. Именно: интересы этого транспортного предприятия переплетались с интересами торговли земельными участками. Дело в том, что восточная линия этой дороги должна была охватить те земельные участки, которые потом этот банк, когда постройка дороги была уже обеспечена, продал с громадной прибылью для себя и для нескольких участвующих лиц…»[127]

Монополия, раз она сложилась и ворочает миллиардами, с абсолютной неизбежностью пронизывает все стороны общественной жизни, независимо от политического устройства и от каких бы то ни было других «частностей». В немецкой экономической литературе обычно лакейское самовосхваление честности прусского чиновничества с кивками по адресу французской Панамы{145} или американской политической продажности. Но факт тот, что даже буржуазная литература, посвященная банковым делам Германии, вынуждена постоянно выходить далеко за пределы чисто банковых операций и писать, например, об «устремлении в банк» по поводу учащающихся случаев перехода чиновников на службу в банки: «как обстоит дело с неподкупностью государственного чиновника, тайное стремление которого направлено к теплому местечку на Бэренштрассе?»[128] – улица в Берлине, где помещается «Немецкий банк». Издатель журнала «Банк» Альфред Лансбург писал в 1909 г. статью: «Экономическое значение византинизма», по поводу, между прочим, поездки Вильгельма II в Палестину и «непосредственного результата этой поездки, постройки Багдадской железной дороги, этого рокового «великого дела немецкой предприимчивости», которое более виновато в «окружении», чем все наши политические грехи вместе взятые»[129] – (под окружением разумеется политика Эдуарда VII, стремившегося изолировать Германию и окружить ее кольцом империалистского противогерманского союза). Упомянутый уже нами сотрудник того же журнала Эшвеге писал в 1911 г. статью: «Плутократия и чиновничество», разоблачая, например, случай с немецким чиновником Фелькером, который был членом комиссии о картелях и выделялся своей энергией, а некоторое время спустя оказался обладателем доходного местечка в самом крупном картеле, стальном синдикате. Подобные случаи, которые вовсе не случайны, заставляли того же буржуазного писателя признаться, что «обеспеченная германской конституцией экономическая свобода во многих областях хозяйственной жизни стала лишенной содержания фразой» и что при сложившемся господстве плутократии «даже самая широкая политическая свобода не может нас спасти от того, что мы превратимся в народ людей несвободных»[130].