Читать онлайн «Владигор. Князь-призрак». Страница 62

Однако подмененный мальчик, помеченный на спине родинками, при соединении которых возникало изображение льва, избежал предательской казни: он был продан в один из военных лагерей вместе с толпой юношей, предназначенных для пополнения императорского войска. Бывшая наложница, его спасительница и приемная мать, время от времени передавала императрице сведения об успехах ее сына на военном поприще. Он обнаружил незаурядные способности и после нескольких походов получил должность наместника одной из северных провинций, граничащих с той самой пустыней, откуда налетали черные смерчи, усеивавшие поля земледельцев конскими и человеческими останками.

К тому времени императрицу-мать оклеветали, обвинив в покушении на трон, и по приказу сына она была сослана как раз в ту самую северную провинцию, где ее торжественно передали под надзор недавно назначенного наместника. Лучшей комбинации для мятежа, чем та, что была составлена самой судьбой, нельзя даже вообразить: наместник был молод, горяч и смел, старая императрица — осторожна и мудра. Так против союза огнедышащего Дракона и нежнолепесткового Лотоса вскоре созрел союз молодого Льва и умудренной жизнью Змеи. Оставалось лишь напоить ядом львиные когти, и тогда этот зверь сделался бы непобедимым.

И яд нашелся. Через полгода, весной, когда на камнях пустыни стала таять зимняя ледяная корка, и капли влаги оживили спящие в пропыленных трещинах корешки и семена, и по склонам песчаных холмов расползлись изумрудные пятна весенней зелени, из ставки наместника вышел караван навьюченных мулов, груженный тканями, пряностями и мотками тончайшей пряжи, испускаемой гусеницами, наглухо упаковывающими себя в упругий паутинный кокон. С виду груз был совершенно обычным, но таможенники, взвешивавшие тюки, были поражены их весом и потребовали, чтобы караванщики раскатали любой из них на земляном полу таможенного сарая. Те уперлись, справедливо указывая на пыль и грязь, могущие непоправимо испортить тонкий тканевой рисунок. Тогда чиновники приказали забросать пол свежей соломой и повторили свое требование.

Это было их ошибкой и когда я, посланный во главе небольшого отряда в погоню за караваном, вошел в опустевшую таможню, мне в ноздри ударил сладкий запах падали, а из-под соломы взвились тучи трупных зеленых мух. В спешке и пылу внезапной схватки караванщики обронили один из тюков, размотав который я увидел между слоями ткани стремена, переложенные вьючными ремнями. Исчезновение наместника и сосланной императрицы, а также искусные пытки дворцовых слуг указали конечную цель каравану, чей путь был явственно отмечен следами подков и черными пятнами выщипанной до камней травы. Уйти далеко они не могли, догнать груженый караван не составляло труда, и потому у моего легкого отряда появился выбор: либо настичь беглецов на походе, либо забежать вперед и, выбрав удобную лощинку на их пути, внезапно окружить их, возникнув на вершинах окрестных холмов.

Я выбрал второй путь и, приблизившись к беглецам на четверть дневного перехода, разделил свой отряд натрое. Сотня лучников должна была зайти в лоб каравану и, перебив передовой разъезд, неожиданно появиться между холмами. Я даже полагал, что караванная охрана, увидев бессмысленность сопротивления, не только сдастся без боя, но и перейдет на нашу сторону, ибо дух бунтовщиков силен лишь присутствием зачинщика, чья голова представляется его переметчивым сподвижникам сомнительным залогом собственного помилования. В этом случае захват каравана мог обойтись практически без жертв: охрана возвращалась, окружала груженых мулов и, внезапно набросившись на изменников, разоружала и связывала их. На этот случай сотник даже имел при себе монаршую грамоту, обещавшую помилование всем, кто не будет особенно упорствовать в своих заблуждениях.

Но все мои расчеты, основанные на ложных предпосылках безмятежного процветания имперских задворок, рухнули. Не успел отряд приблизиться к беглецам, как был осыпан таким свирепым ураганом стрел, что всадникам едва удавалось удерживать на месте раненых, окровавленных коней, не говоря о том, чтобы скакать вперед и, тем более, читать бунтовщикам какие-то грамоты. К тому же с востока к ним на подмогу неслись полторы тысячи степняков, уже несколько поколений мечтавших скинуть унизительное ярмо имперской дани. Так исключительно по вине нашей высокомерной беспечности мы попали в западню.

Перед лицом неизбежной смерти я решил все же пробиться к изменнику и либо пасть, либо убить его. Я был знаком с изменником: мы оба выросли в военном лагере, спали под кровом одного шалаша и лишь полоска песка разделяла наши камышовые циновки. В воинском искусстве мы были почти на равных: вес и рост не позволял ему превзойти меня в верховой езде, но там, где требовалась сила в сочетании с выносливостью, я уступал первенство ему. Порой нас пробовали стравить, но я знал, кто скрывается под звонким именем Иль Хаан, и либо сразу давал подловить себя на каком-нибудь простеньком приеме, либо глуповато отшучивался. Через эти полустычки в наших душах пробилась взаимная симпатия, которая вскоре переросла в дружбу, скрепленную кровью, пролитой в первых походах и столкновениях с отрядами бунтовщиков, волновавших предгорные области.

И вот теперь мы впервые встретились с ним как враги, и никто из нас не мог заранее сказать, чем окончится этот поединок, неизбежность коего была очевидна не только нам двоим, но и нашим сторонникам, сблизившимся на выстрел из лука, но пока не выпустившим ни единой стрелы.

Как только мы с Иль Хааном поскакали навстречу друг другу, битва вмиг стихла, и всадники, уже не различая ни своих, ни чужих, образовали огромный круг, в центре которого должна была решиться их общая судьба. В случае победы Иль Хаана ряды бунтовщиков пополнялись их преследователями, тогда как его смерть рубила измену под корень и обращала толпу смутьянов в подобие быка с отрубленной головой. Толпа, князь, живет мгновением, а мгновением правит бог. Разные народы дают ему разные имена, но, независимо от этого, видят в его незримых лучах ореол над главой сильнейшего, чью силу чернь измеряет лишь размахом деяний, но отнюдь не благом или злом, которые им сопутствуют. Толпа всегда представлялась мне неким толстокожим животным, которое способны разбудить лишь очень сильные раздражители: массовые казни, голод, мор, наводнения, ураганы. Ты скажешь, князь, что это нелепо, ибо люди толпы сами в первую очередь и гибнут в подобных потрясениях, но у меня найдется что тебе возразить, начиная с того, что все мы герои, ибо умеем забывать, что от рождения приговорены к смерти. Кроме того, вид чужой смерти никогда не мог разубедить живых в своем личном бессмертии, иначе на земле не было бы войн, ибо враждующие армии бросали бы оружие и разбегались по кустам при первых же убитых. Впрочем, когда в бой идут насильно навербованные пленники, за ними следуют шеренги хорошо вооруженных воинов, один вид которых обращает трусов в отменных храбрецов: вероятность получить клинок в грудь все же чуть меньше неизбежной стрелы между лопатками.