Читать онлайн «Владигор. Князь-призрак». Страница 16

К вечеру, когда оси и спицы начинали трещать под тяжестью подобранных под заборами счастливцев, опричники закидывали доски внутрь рыдвана, извлекали из-за широких сапожных голенищ фляги с ромом и приказывали кучеру сворачивать к княжескому дворцу. К этому времени на улицах Стольного Города уже темнело, и, чтобы волы не тыкались мордами и концами оглобель в заборы, опричники по костлявым крестцам перебирались на спины первой пары, зажигали смолистые факелы и втыкали их в железные гнезда, укрепленные на конце каждой оглобли.

Факелы шипели, бросая во тьму бесследно исчезающие блики, волы истошно ревели, пытаясь стряхнуть с ресниц и ушей капли кипящей смолы, пьяные опричники орали непристойные куплеты, а когда кончик кучерского кнута случайно доставал кого-нибудь из них, тот со страшной руганью хватался за рукоятку кинжала и грозил по прибытии на место перерезать вознице глотку. Его напарник со смеху чуть не падал с вола, но все же перехватывал ретивую руку своего товарища до того, как клинок успевал выскочить из ножен. И только уставшие за день калеки сидели тихо, выставив из прорех рыдвана свои увечные конечности и окованные железом подпорки, зачастую служившие не столько подспорьем при передвижении, сколько оружием, способным пригвоздить к бревенчатой стене неосторожного обидчика.

За городскую стену рыдван выезжал уже в полной темноте, когда опричники были уже до такой степени пьяны, что не ощущали щелчков кучерского кнута. Наконец рыдван подъезжал к воротам низкого, выложенного из тесаных гранитных валунов сарая, из-под гнилой соломенной крыши которого пробивались бледные пятна света. Когда дышло упиралось в дощатую створку, ворота со страшным грохотом падали внутрь помещения, а нищие в рыдване поднимали радостный разноголосый гвалт.

Впрочем, те, кто попадал в рыдван впервые, а таких была примерно треть, хоть и орали вместе с остальными, но делали это скорее потому, что за недолгое время уличного и площадного нищенства успели выработать в себе «инстинкт толпы», неизбежно подавляющий тонкое индивидуальное чувство в пользу грубой коллективной эмоции. Правда, по дороге к сараю некоторые из новичков делали робкие попытки расспросить ветеранов о своей будущей участи, но те либо отвечали грубостью, либо прикидывались совершеннейшими идиотами, чьи мечты не простирались дальше гороховой похлебки, сваренной на бульоне из копченых костей.

И потому, когда вслед за грохотом упавших ворот из каменного нутра вырывались пьянящие ароматы цветочных эфиров и слышался тихий перезвон медных колокольцев, новички настораживались, а некоторые даже пытались выбраться через прорехи в стенках рыдвана и затаиться в придорожной канаве на то время, пока остальные не скроются за воротами и рыдван с опричниками не исчезнет в ночной тьме. Однако опричники, прибыв на место, внезапно трезвели, хватали свои факелы, соскакивали с передка, вооружались длинными баграми, откидывали задний борт рыдвана и, запуская крючья в человечье месиво, начинали довольно бесцеремонно сдергивать калек на землю. Те падали, ругались, размахивали коваными костыликами, но под ударами багров все же ползли в сторону слабо освещенного входа в здание.

Как только все калеки переваливали через высокий порог и оказывались под ветхими соломенными сводами, из сумеречных глубин сарая появлялись высокие фигуры в серых складчатых балахонах, перепоясанных грубыми веревками. Они принимали из рук опричников берестяные свитки и начинали сверять приметы, освещая притихших калек ярким белым светом ограненных камней, вставленных в широкие золотые обручи, которыми были схвачены легкие серебристые волосы встречающих.

Случалось, что приметы не вполне совпадали, и тогда опричники оттаскивали калеку к замшелой гранитной стене и, действуя раскаленными в огне факелов клинками, доводили внешность несчастного до требуемых стандартов. Тот истошно орал от боли, но мелодичный перезвон колокольцев перекрывал его вопли, а эфирные ароматы вскоре погружали прибывших в состояние легкой полудремы, когда предметы сливаются в калейдоскоп цветных пятен.

По окончании проверки опричники получали по тяжелому кожаному мешочку и, отвешивая почтительные поклоны, отступали к воловьим мордам, неподвижно торчащим в пустом проеме на месте сбитых ворот. Вскоре рыдван исчезал во тьме, и, как только скрип его колес замирал вдали, внутренность помещения мгновенно преображалась: мох и плесень на стенах уступали место тяжелым коврам, ветхие, источенные шашелем потолочные балки исчезали под мореными дубовыми досками, а сырой земляной пол самым удивительным образом заменялся мраморными полированными плитами.

Преображались и доставленные калеки: каторжные физиономии, исполосованные шрамами и морщинами, вдруг просветлялись, колтуны сами собой оформлялись в туго завитые парики, а засаленные лохмотья вскипали трепетной кружевной пеной манжет, из которых торчали уже не уродливые культяпки, а холеные руки, унизанные перстнями, и ступни в лакированных башмаках с золотыми пряжками. Грубые голоса и брань также стихали, — собеседники обменивались теперь изящными мелодичными фразами на различных языках, что, впрочем, не мешало им прекрасно понимать друг друга.

Прежними на этих преображенных лицах оставались, быть может, только глаза, сохранявшие некое общее выражение. В них с бешеной скоростью вспыхивали и гасли искорки настороженности, страха и льстивого притворства. Под тысячесвечовыми люстрами журчала непринужденная светская беседа, и лишь новички, впервые в жизни ощутившие на своих плечах прохладное прикосновение шелка, скованно передвигались в толпе, стараясь не задеть кого-либо длинными кожаными ножнами шпаг.

— Не трепещите, друг мой, держитесь свободнее, — обращался к неофиту кто-нибудь из старожилов. — Как только вы проникнетесь мыслью о том, что материя лишь тленная оболочка, облекающая свободный дух, вся эта мишура перестанет смущать ваш взор.

— Мой взор? — повторял ошеломленный неофит, переводя взгляд с мраморной статуи в стенной нише на длинный стол, скрипящий под тяжестью золотых и фарфоровых приборов.

В этот миг гулкий удар серебряного колокола приглашал присутствующих к столу. Все без спешки и толкотни начинали двигаться вдоль стола, безошибочно находя свои места по именам, написанным на ободках хрустальных бокалов, костяных черенках ложек и белых донышках тарелок. Имена эти не были похожи на те клички и прозвища, по которым опричники отыскивали калек на улочках Стольного Города. Здесь встречались как пышные титулы вельмож, так и короткие, как удар бича, имена знаменитых разбойников и пиратов, окончивших свои жизни не самым почтенным образом.