Читать онлайн «Записки. Том II. Франция (1916–1921)». Страница 36

Но источники городских благ очень ограниченные, аппетиты Советов и их разветвлений немалые. Пока будут штыки их поддерживать, продержится, а когда демократические формы правления окажутся без их содействия, все это рухнет – не сразу, а сменяясь, ибо править и жить будут хотеть многие. И в этой анархии жизнь должна течь до тех пор, пока всем до смерти не станет тошно. Я говорю о благополучном царствии настоящего режима.

Может быть Избирательное собрание, если ему суждено существовать, и Совет допустит это существование, и внесет что-либо более отрадное. По-моему, надежд на это нет, и современное состояние должно идти своим путем.

За время этого безладия, там, где найдется куча более энергичных людей, начнутся самоопределения и отделения, и карта Российской Империи будет даже не та, которая изображена во вчерашнем № «Экцельсиора», а иная, с Орловской, Тульской, Рязанской, Новгородской и т. п. республиками. Вырастут они, как грибы, и Петроградские правители окажутся в положении наседки-курочки, высидевшей утят.

Ну а дальше что? Я думаю, тот же хаос и бедствие, но в усиленной степени, что и теперь, до тех пор, пока народ не увидит во всю, что дальше моченьки нет, и тогда явится Избирательное cобрание, или Земский Собор, тогда поднимутся Минины и Пожарские и, помолившись, скажут: «Довольно страдать Российскому царству от беглых воров!» <…>

Но мне надо вернуться к тому, под влиянием каких соображений французское правительство приняло столь оскорбительное для России признание независимости Финляндии. Зачем ей это было необходимо? Какие виды скрываются за этим решением?

Франция не признает большевиков, но она и не отрицает существование России. Большевики признали независимость Финляндии; присоединиться к их решению – это значит косвенно признать большевиков.

Не проще ли было просто их признать, а независимость Финляндии оставить в стороне? Если признавать, что помимо большевиков есть еще и Россия, то ведь ясно, что признание Финляндии независимой именно теперь есть поступок, который в России среди признающих, что Россия еще существует, произведет глубокое потрясение, о значении которого здесь не думали. Или это отплата другу за измену? Но это политика чувств и, наконец, Россия не изменила Франции. Та Россия, которая верна Франции, беспомощно уничтожается и, говоря об измене, надо отнести ее к другим.

Я думаю, что тут что-то не так. Допустим, что газетные сведения верны и французское правительство признало независимость Финляндии. Какие выгоды она от этого имеет и, наконец, какую Финляндию она признала независимой?

1) Признавая так скоропалительно Финляндию независимой, Франция может заручиться ее благорасположением, но к чему оно ей?

2) Если Франция станет на ту точку зрения, что Финляндия была попираема бывшим русским правительством, по мнению запада деспотичным, попиравшим все народы, в том числе: эстонцев, латышей, литовцев, поляков и т. п., и признание независимости Финляндии только первый шаг к освобождению из подобного ига всех этих племен, то наш союз – безнравственный, и Франции идти на него не следовало.

Я думаю, что она на это так не смотрела, хотя о России не только Франция, но и другие имели превратное понятие.

Создание независимой Польши всегда проводилось Францией и раньше, но это имело свои исторические причины и, наконец, симпатии.

Но ведь с объявлением войны, как это не было неосновательно и не государственно, мы сами выступили о единой Польше, правда, под покровительством Русской короны. Акт этот ничем не был вызван и явился результатом того обалдения и дурости, которые охватили наших деятелей, стоящих у власти. Если стремление отделения от своих областей проявлялось нашим правительством до войны, то незачем удивляться, что Ленин и Троцкий всем говорят, чтобы уходили из состава России.

Неужели не проще было бы во имя реальных интересов обеих сторон выйти, или вернее, пойти по пути какого-то соглашения с максималистами, благо они, если не правят, то распоряжаются частью России.

С Керенским же сносились, чем же Ленин хуже? Тот и другой продукт революции, которая с таким восторгом была принята, по крайней мере, прессой Франции. Таким образом, по моему мнению, нет ни права, ни выгод для такого признания и потому полагаю, что в газетах это извещение преждевременное.

Финляндия была нераздельной частью Российской империи, и это всеми было признано. Она имела свои внутренние особенности, именовалась Великим Княжеством Финляндским, как Туркестан и Кавказ именовались Туркестаном и Кавказом.

Финляндия, завоеванная в 1809 году, пользовалась внутренней автономией, имела свою монету, свой торговый флот и флаг. Пользуясь большими экономическими выгодами, не неся бремя вооружения и военных расходов (ежегодно выплачивала 10 млн.), она богатела и крепла. Упорная борьба за обособленность шла давно, и надо сказать, под покровительством верховной власти России.

Когда в самой России проснулось государственное самосознание, было уже поздно. Финляндские мышления сформировались и окрепли в сознании и стремлении полной обособленности и самостоятельности от России. Русское мышление, признававшее, что Финляндия есть неразрывная часть Российской Империи, смириться с этим не могло, и началась борьба, завершившаяся законом 1910 года, по которому по общегосударственным вопросам решения должны проходить общегосударственным порядком, с участием в Государственном Совете и Государственной Думе представителей от Финляндии. Закон этот из-за обструкции Финляндии, применения не получил. Заграница считала, что Финляндия попираема и угнетена деспотическим правительством. В подробности не входили, и симпатии были на стороне Финляндии, ибо не было вопроса, касающегося России, в котором заграница платила нам своими симпатиями. Россия в этом отношении была в худшем положении, чем Турция, где сплошная резня, например, в Армении{119} встречала протесты только у некоторых. Все, что творилось в России, было худо.

В свою очередь, финляндцы, шедшие определенно к полной обособленности, не жалели ума, усилий и красок, чтобы выставить несправедливость русского правительства. Русские опровержения были редки, не всегда удачны, да их никто и не считал. Финляндия была страна подавленная, которая боролась за свободу, и этого было достаточно. А на самом деле свобода внутри Финляндии была полная, и если русское правительство прибегало к насильственным мерам по отношению к отдельным лицам, то в силу защиты государственности и в крайности. Пока Финляндия была страна бедная, она жила спокойно, приобретала ловкими маневрами права и выгоды и, упорно работая, достигла сравнительно большого благосостояния, с которым вместе развивалось и крепло национальное самосознание.