Читать онлайн «Набоков в Берлине». Страница 15

Месяц спустя двадцать восемь эмигрантских организаций направили Адольфу Гитлеру адрес с заверениями в своей преданности. В этом послании говорится:

«К Вам, признанному и мужественному вождю пробудившейся национально Германии, обращаемся мы, объединенные национальные союзы русского эмигрантства на немецкой земле, с выражением глубоко волнующих нас чувств. Долгие годы взывает к небесам мученичество нашего совращенного и эксплуатируемого большевиками народа. Долгие годы видели мы надвигавшийся на Германию красный поток и пытались предупредить немецкое общественное мнение. Мы хорошо знаем этого врага, с которым, самозабвенно любя отечество, сражаетесь Вы, господин рейхсканцлер, и от которого Вы хотите освободить немецкий народ. […] Ведите Германию к духовному обновлению, которого желаем и мы для нашего народа. И пусть наши народы не погибнут в служении мамоне и большевизме, а будут избавлены от них и взаимно — духовно и братски — найдут друг друга»[93].

Некоторое время спустя Набоков сам подвергся нападению группы земляков, которые возлагали надежды на Гитлера и восторженно приветствовали будущего диктатора.

Оглядываясь назад, Набоков не мог дать убедительного объяснения, почему он в противоположность многим русским эмигрантам и немецким либералам, социалдемократам и коммунистам не покинул вместе с женой Германию в 1933 году. В качестве аргумента он повторял одно: «Мы были ленивы. Симпатично ленива моя жена, отвратительно ленив я. Мы привыкли к одному месту и просто оставались там»[94].

Одной русской журналистке он доверительно рассказывал в начале гитлеровских времен, что у него не было никаких денег на переезд за границу. Кроме того, для него и его жены как обладателей нансеновского паспорта, того, что Лига Наций выдавала беженцам, закрыты все границы для переезда в другую страну[95]. Для получения вида на жительство в одной из соседних стран необходимо было представить одобренное властями трудовое соглашение — для Набокова было ужасным даже представление о постоянной работе в каком-то бюро.

В конце 1933 года первым из русских получил Нобелевскую премию в области литературы хорошо знакомый с Набоковыми Иван Бунин. То, что премией был отмечен консервативный Бунин, а не социальный критик Максим Горький, вызвало резкие протесты левой интеллигенции. Во Франции протестовал Луи Арагон; немецкий сатирик Курт Тухольский, за несколько месяцев до этого эмигрировавший в связи с захватом власти нацистами, откомментировал решение Нобелевского комитета в пользу эмигранта- дворянина против советского гражданина пролетарского происхождения словами: «Отвратительно глупо». Томас Манн, который тоже бежал от национал-социалистского режима, наоборот оценивал творчество Бунина чрезвычайно высоко.

Почти все эмигрантские организации пытались использовать Бунина в своих интересах. Поэтому устроенные в его честь торжества в Берлине, где он после вручения премии сделал остановку по пути из Стокгольма к месту жительства в Париже, не обошлись без недовольных голосов. Главными ораторами должны были выступать Гессен и Набоков. С тем, что «еврей и полуеврей» (последнее обозначение относилось к Набокову, который был женат на еврейке) собираются чествовать русского, да еще происходящего из дворянского рода, националисты не могли примириться. Во время торжества на сцену поднялся некий русский журналист, исповедовавший национал-социализм, и запел хвалу Гитлеру[96].

На второй год нацистского господства, на девятый год их супружества, 10 мая 1934 года Вера Набокова родила в маленькой частной клинике неподалеку от Баварской площади сына Дмитрия. Рождение сына отвлекло Набоковых от политики. Они жили в своем собственном, почти герметично закупоренном мире. Набоков почти не выходил за границы своего квартала. Он писал и нянчил сына. Он был домохозяином. В любую погоду он ходил гулять с Дмитрием и благодаря этому основательно изучил парковые насаждения Вильмерсдорфа и Шенеберга.

«Нашему мальчику было около трех лет в тот ветреный день в Берлине (где конечно никто не мог избежать знакомства с вездесущим портретом фюрера), когда я с ним остановился около клумбы бледных анютиных глазок: на личике каждого цветка было темное пятно вроде кляксы усов, и по довольно глупому моему наущению, он, страшно развеселясь, что-то такое сказал об их сходстве с толпой подпрыгивающих маленьких Гитлеров»[97].

В это время Набоков начал прощупывать свои возможности во Франции. С 1933 года он регулярно ездил в Париж, публиковался исключительно в газетах и журналах парижской эмиграции. Начало нацистской кампании против евреев не укрылось от него и его жены и все больше омрачало их жизнь в Берлине. Но окончательное решение еще не было принято.

Лишь в 1936 году, когда Набоков узнал, что нацисты взяли под свой контроль существовавшее с начала двадцатых годов Русское доверительное бюро, видимо, чтобы собирать информацию обо всех эмигрантах, для него зазвонил тревожный набат. Гестапо получало таким образом возможность контролировать политическую благонадежность каждого отдельного русского в стране[98].

Больше всего Набокова встревожило то, что в Доверительном бюро, которое размещалось в Шарлоттенбурге на Бляйбтройштрассе 27, оба секретарских поста заняли бывшие царские офицеры Петр Шабельский-Борк и Сергей Таборицкий. Убийцы его отца, выйдя из тюрьмы, присоединились к одной из русских фашистских организаций, предложившей свои услуги нацистам в борьбе против большевиков. Первоначально гестапо отнеслось к этому с недоверием, потому что русские как славяне в соответствии с фашистской расовой идеологией не могли быть равноценными соратниками по борьбе, и кроме того нацисты опасались тайного проникновения большевиков. К тому же немецкие и русские националисты преследовали разные политические цели. Нацисты, как и немецкое командование в Первую мировую войну, хотели разбить гигантскую империю на востоке, в то время как монархисты хотели восстановить ее в прежнем великолепии.

Созданное Доверительное бюро имело прежде всего задачу контролировать эмигрантские организации. В результате были распущены многочисленные объединения, в том числе Русский академический союз, Немецко-русский клуб и молодежная организация «Скауты»[99].

Еще одним сигналом тревоги для Набокова были происшествия, о которых рассказал нобелевский лауреат Иван Бунин. После своего посещения Берлина на пути в Париж он был снят с поезда немецкими пограничниками и подвергся насильственным действиям. Его без всяких оснований заподозрили в том, что он контрабандой везет алмазы. Шестидесятишестилетнего старика заставили пить касторку, раздеться догола и опорожниться в ведро[100].