Читать онлайн «Каирский синдром». Страница 9

Тяпнув бренди, мы прыгаем в воду, проплываем две дорожки.

Вокруг изрядно выпившие хабиры плавают в часах. Вылезают, опрокидывают стаканчик и снова прыгают в воду. Они обычно носят большие будильники «Сейко» либо «Ориент» и устраивают гонки в бассейне. Выходят из воды и сравнивают, у кого будильник не дал течь.

Капли сверкали на металлических «Сейках», при каждом погружении руки думалось: «Действительно — водостойкие?» На самом деле — устояли. Да здравствует японская техника!

Потом садимся в шезлонги, потягивая ледяную «Фанту». На вспаренной коже с шипением выходят оранжевые разводы.

Напротив сидит с бутылкой «Стеллы» уже веселый Володя П., переводчик главного военного советника Катушкина. Тут же Гена Г. и вся переводческая братия, часть — наших из ИВЯ, однако больше виияковцы. Это сумасшедшие казарменные ребята, свихнувшиеся на сексуальных фантазиях и звучных американских словечках, таких как «Паркер», «Ронсон» и Бронсон. Виияковцы сидят, пьют пиво и соревнуются, у кого «Ронсон» даст выше струю пламени. Их мечта — сорвать генеральскую дочь и закатиться резидентом ГРУ в какую-нибудь долбаную Индонезию или Йемен.

Выпускники ИВЯ выбирают карьеру академичней. Судьба Володи П. чем-то похожа на судьбу моего друга Саши. Он стал суперарабистом, переводил арабскую поэзию. Но начал спиваться. А в конце жизни, уже хроническим алкоголиком, написал биографию ливанского политика Камиля Шамуна. В Бейруте упал пьяный в камин. Его успели вытащить. Гасили огонь, сбивали язычки пламени: их сбивали, а они не падали. И все-таки он умер. Кажется, в 2003-м.

Мы с Сашей закуриваем «Килубатру», оглядываемся. Рядом с нами в шезлонгах возлежат две молодые каиротки. Здоровые сиськи, лоснящаяся смуглая кожа, темные очки. Смело раздвинуты ноги, распущена грива черных волос.

Садимся рядом и начинаем напевать Битлз — The Penny Lane.

Девчонки снимают очки и смотрят удивленно на русских медведей.

Угощаем их кока-колой, беседуем о погоде и хит-параде, который ведет по местному радио болтливый диктор Мунир Маккар.

Девчонки — Мона и Китти — из коптской буржуазии: на смуглых грудях поблескивают золотые крестики. Учатся во французском коллеже, как большинство приличных барышень их сословия.

Предлагаю Моне купнуться.

Прыгаем. Под водой начинаю тискать ее плотное гладкое тело. Мы даже захлебываемся.

Выныриваем. Она невозмутима. Наверное, привыкла к таким играм.

Повторяем это раза три. Мне уже сдается, что Мона доступна. Я предлагаю встретиться в городе.

Она спокойно отвечает:

— Вы мне нравитесь, но мы не можем встретиться. Таковы наши законы: я ничего не могу изменить.

Мне очень обидно. Ломит в плавках. Понимаю, что с местными девчонками каши не сваришь.

Снова садимся за столик, заказываем «Стеллу». Расслабляемся на солнце.

Саша дотрагивается до моего плеча: за зеленой изгородью погонщик, задрав галабию, трахает мохнатую ослицу, которая невозмутимо жует пучок травы. Завершив короткую акцию, погонщик садится на тележку с овощами и хлещет бедную скотину прутиком.

В 70-е на весь Ближний Восток гремела слава Auberge des Pyramides. Однако в 2010-м никто не мог сказать, где это кабаре находится. Не упоминалось ни в одном справочнике, нигде. Смутно я помнил, что сие заведение находилось в Гизе, на улице, ведущей к пирамидам.

Так где же кабаре?

Взял карту на рецепции — ничего не понял. Особенность Египта и других арабских стран — хреновые карты. Улицы указаны нечетко, названий почти нет. Я бы назвал это топографическим кретинизмом.

Однако найти Auberge я должен был. Это память о том, полузабытом Каире.

Взял такси у «Сити-Старс». Веселый мальчишка повез меня на поиск Auberge.

Пробившись сквозь бесконечные, гудящие клаксонами ряды машин, мы выехали из Гелиополиса и подъехали к горе Мукаттам — посмотреть на ночной Каир.

Мукаттам — место для меня памятное, здесь я когда-то служил в штабе ПВО.

Было 11 вечера, но нам с таксистом не дали подъехать к смотровой площадке.

Мы поехали дальше, сквозь старый Каир — район Хан-халили — к Нилу и в сторону Гизы.

Шофер исправно и бесполезно прочесывал фарами названия найт-клубов на улице Пирамид. Блин, зря я не остановил его на набережной, где светились огнями отели «Семирамис», «Хилтон» и «Марриотт» и где, как потом выяснилось, закрепились последние бастионы древней традиции — танца живота, которую исламисты и патриоты изгоняют с обычных улиц. Нет, никакого следа Auberge.

Доехали до пирамид. Они стояли черными стенами на фоне звездного неба. Пугающее зрелище.

Несмотря на оцепление, шустрый погонщик предложил мне подъехать на ишаке к ночным пирамидам. За небольшой бакшиш я мог бы пройти сквозь полицейский кордон и остаться наедине с главным чудом света. Однако, зная египетские сюрпризы, я отказался.

Вошел в ближайший отель «Оберой» и там, за резным баром эпохи хедива Исмаила, выпил бокал красного «Обелиска». В том самом «Оберое» старик-портье поведал мне, что Auberge больше не существует, что в конце 70-х этот найт-клуб спалили толпы местных исламистов.

Прощай, Auberge! Я застал его в 71-м: это было великолепное заведение, сочетавшее шарм колониального Египта с европейской кабаретной традицией. В нем выступали Эдит Пиаф, Далида и даже Жильбер Беко. И там были настоящие танцы живота, которые исполняла Зухейр Заки. Перед возвращением в Москву меня возил туда хороший знакомый — советский чиновник ООН. Мы сидели в красных бархатных ложах, пили виски, а на сцене трясли блестками танцовщицы.

Таким досугом славился старый Каир. А что предложит Каир новый?

Пришлось искать другое кабаре. Мальчишка-шофер повез меня по улице Пирамид в обратном направлении.

Внимание привлек «Аль-Лейл». Он был поближе к берегу Нила — аляповатый фасад с бездарными плакатами.

Привратник — противный косоглазый тип — слупил с меня 300 фунтов и проводил в громадный пустой зал.

За моей спиной выстроился пяток официантов. От виски за астрономическую сумму пришлось отказаться. Заказал пиво «Хайнекен».

На сцене — для разогрева — дергались девчонки в джинсах и сапогах, пели какие-то залихватские песни, попсу в восточном стиле. Странное зрелище для арабского зала. Как будто все это происходило в русской провинции.

Собрался уходить, когда внезапно, ближе к полуночи, стал подтягиваться народ. Все столики заполнились: мужские компании по пять-шесть человек, все больше саудиты и прочие выходцы из Персидского залива — халигин. Однако были и египтяне с семьями. И где-то за столиком у эстрады — местные ребята с девчонками, а с ними — телохранители. Поближе ко мне — седой саудовец с женой, секретаршей и тещей.