Читать онлайн «О Милтоне Эриксоне». Страница 16

Я широкими мазками набросал основные аспекты эриксонов­ского подхода — частично из-за того, что трудно детально ин­терпретировать его работу без обращения к клиническим случа­ям, описанным в его публикациях и рассказанным во время лекций. Каждый случай уникален. Другая трудность обобщения опыта Эриксона состоит в том, что из всего сказанного неиз­бежно найдутся исключения. Много лет назад один исследова­тель вел долгие беседы с Эриксоном в надежде получить общую картину его терапевтических процедур. Молодой человек жаж­дал четких правил о “методе”, и Эриксон старался изо всех сил, чтобы обучить его. В какой-то момент Эриксон прервал дискуссию и вывел молодого человека на лужайку перед домом. Он указал на улицу и спросил своего гостя, что он там видит. Озадаченный молодой человек ответил, что видит улицу. “А еще что?” — спросил Эриксон и, поскольку парень пребывал в затруднении, указал на деревья, растущие вдоль улицы: “Что общего вы можете заметить у всех этих деревьев?” Внимательно изучив весь ряд, молодой человек сказал, что все деревья кло­нятся в восточном направлении. “Правильно, — удовлетворен­но сказал Эриксон. — Все, кроме одного. Второе дерево с краю наклонилось к западу. Всегда существует исключение”.

Тогда я подумал, что Эриксона ждут большие сложности с защитой своей позиции. А сейчас, каждый раз, когда я пыта­юсь упростить сложные процессы, особенно при описании рабо­ты Эриксона, мне сразу же вспоминается опыт, полученный мною тем солнечным днем в Фениксе.

Я представлю вам некоторые случаи из опыта личного обще­ния с Милтоном Эриксоном и попытаюсь передать мое понима­ние этого необыкновенного человека и его работы. Я много пи­сал об эриксоновской терапии, но ее основатель остается для меня загадкой. Хотя мы общаемся много лет, понять его до конца я никогда не мог. Проведя с ним в беседах сотни часов, я знаю его гораздо хуже, чем тех, с кем общаюсь поверхностно. За свою жизнь я изучал многих психотерапевтов, а Эриксона глубже, чем кого бы то ни было. Научившись многим из его те­рапевтических приемов, я использовал их в своей практике и преподавании. Не проходило и дня, чтобы я не применил в моей работе чего-либо из того, что узнал от Эриксона. И все же основные его идеи я ухватил лишь частично. Я чувствую, что если бы понял более точно то, что Эриксон пытался объяс­нить об изменении людей, мне бы открылись новые горизонты в терапии.

Эриксон никогда не делал секрета из своей работы. Вполне возможно, что он был самым открытым для публики терапевтом за всю историю психотерапии. На протяжении многих лет он проводил семинары и мастерские для больших аудиторий как у себя на родине, так и за рубежом. Он опубликовал более ста работ. Тысячи посетителей, поодиночке и группами, приезжа­ли поговорить с ним. Его лекции, демонстрации и беседы запи­сывали на пленку чаще, чем любого другого практикующего те­рапевта. Он щедро отдавал себя и свои знания всем заинтересо­ванным. И хотя Эриксон любил показывать, что вам еще учиться и учиться, он никогда не пытался казаться загадочным или непонятным. Он старался упростить и объяснить свои идеи так, чтобы их мог понять любой. Порой он терялся, когда мно­гие из нас понимали его идеи лишь частично. Сколько раз на протяжении многих лет я спрашивал его, почему он делает что- то в терапии, а он отвечал: “Это же очевидно”. Я говорил: “Нет, Милтон, это не очевидно” — и продолжал расспрашивать его только для того, чтобы обнаружить новую и неожиданную сложность в его мыслительном процессе.

Полностью понять Эриксона мешала не только необычная природа его идей. Одной из помех было то, как он разговари­вал с людьми. Всякий раз Эриксон стремился говорить на язы­ке собеседника. Его стиль лечения и обучения отличало стрем­ление подстраиваться к чужому языку. Этот стиль “принятия” языка другого как способ единения с собеседником давал тера­певтам, придерживавшимся диаметрально противоположных те­орий, ощущение того, что Эриксон работает в рамках их идео­логий. Он мог говорить на языках различных научных парадигм, поэтому коллегам и пациентам часто казалось, что они разделя­ют и понимают его теории, а позже они бывали удивлены ка­кой-то неожиданной идеей. Собственные убеждения и предпо­сылки Эриксона не были самоочевидны. Когда кто-нибудь спрашивал его о теории, ответом часто был рассказ о каком- либо случае из практики, являвшийся метафорой со многими следствиями.

Эриксон вкрапливал в разговор истории так, что люди раз­личных взглядов видели в его метафорах собственные идеи. Каждый эпизод рассказывался так, что абсолютно не похожие друг на друга люди думали, будто он предназначается именно им. Однажды мои практиканты посетили Феникс и встретились с Эриксоном. Вернувшись, они рассказали об увиденном и ус­лышанном. Один из практикантов упомянул историю, которую Эриксон рассказал именно о нем. Но девушка из группы возра­зила, что эта история на самом деле была о ней. А третий зая­вил, что эти двое ничего не поняли, так как на самом деле эта история связана с его собственным опытом. Оказалось, что каждый член группы был уверен, что получил личную метафору от Эриксона, рассказанную специально для него. Каждый чув­ствовал себя по-настоящему понятым Эриксоном и понявшим Эриксона. И это несмотря на то, что все они были людьми с различным уровнем подготовки, а метафорами являлись исто­рии и клинические случаи, которые Эриксон и раньше много раз рассказывал (хотя каждый раз он рассказывал их по-друго­му). Некоторые из них я слышал за несколько лет до этого и считал, что они предназначены персонально для меня.

То, что Эриксон беседовал всегда одновременно на несколь­ких смысловых уровнях, также осложняло создание четкой кар­тины его взглядов. Когда его спрашивали, что делать с какой- нибудь терапевтической проблемой, Эриксон давал совет и обычно рассказывал случай из практики, показывая, как он сам работал с похожей проблемой. Однако этот пример не был просто описанием какого-то случая. Он мог быть одновременно и метафорой, направленной на изменение или решение личной проблемы спрашивающего. То есть Эриксон мог говорить о слу­чае так, что одновременно и сообщал слушателю об общей при­роде проблемы, и показывал, как применить конкретный тера­певтический прием, и вдохновлял или подталкивал человека к изменению в его личной жизни или мировосприятии.

Одним из главных умений Эриксона была способность воз­действовать на людей скрыто. В этом заключалась одна из при­чин того, почему многие люди чувствовали себя в его присут­ствии напряженно. Каждый, кто говорил с Эриксоном, не мог быть точно уверен, получает ли он только профессиональный совет или же еще и искусное указание на решение невысказан­ной личной проблемы. История или случай из практики — это аналогия, проводящая параллель между различными ситуация­ми. Случай из практики, связывающий терапевтический прием и проблему, мог быть также аналогией между собеседником Эриксона и пациентом из описываемого случая. Эриксон лю­бил изменять людей незаметно для них самих. Если они были настороже и сопротивлялись идее, которую предлагал им Эрик­сон, на самом деле существовала другая идея, которую он стре­мился им внушить. Он любил предлагать одну идею для сопро­тивления и, по крайней мере, еще одну — для воздействия.