Читать онлайн «Очерки Петербургской мифологии, или Мы и городской фольклор». Страница 84

Судя по исследованиям петербургских литературоведов, Майор Ковалев, так жестоко страдавший от потери собственного носа, жил в доме на Вознесенском проспекте, 38. Да и цирюльня Ивана Яковлевича, где Ковалев узнал о своем несчастье, находилась тут же, на Вознесенском. В Петербурге дом № 38 так и называют: «Дом майора Ковалева». Несколько лет назад, по инициативе участников ежегодного петербургского фестиваля юмора и сатиры «Золотой Остап», на фасаде этого дома появилось мраморное барельефное изображение самого настоящего носа, якобы некогда принадлежавшего тому самому несчастному майору. Кстати, судьба мраморного аналога ковалевского носа оказалась весьма схожей с фантастической судьбой своего литературного прообраза. Однажды утром памятник Носу таинственным образом покинул второй этаж фасада дома на Вознесенском и исчез. Вскоре похищенный «Нос» был обнаружен в парадном соседнего дома и водворен на свое законное место, правда, уже не на второй, а, во избежание еще каких-либо недоразумений, на третий этаж фасада.

Между тем для судеб русской литературы главным произведением Гоголя был не «Нос», и даже не «Мертвые души», а повесть «Шинель» из того же цикла «Петербургских повестей». Так утверждает городской фольклор. Во всяком случае, расхожим лозунгом всех русских писателей стало искреннее признание этого бесспорного факта: «Все мы вышли из гоголевской шинели». Между прочим, долгое время считалось, что эта знаменитая фраза принадлежит Достоевскому. Однако известный литературный критик и бесспорный знаток как Достоевского, так и Гоголя Игорь Золотусский утверждает, что это не более чем легенда и Достоевский никогда такой фразы не произносил. Если это так, то фольклорная традиция еще раз подтвердила свое право присваивать фразе народный статус, если авторство ее забыто или утрачено во времени и пространстве.

Сюжет «Шинели», как, впрочем, и многих произведений других писателей-реалистов, в том числе Пушкина, вырос из городского фольклора. По свидетельству литературоведа П.В. Анненкова, в гоголевские времена в Петербурге была хорошо известна легенда, или «канцелярский анекдот», как называет ее Анненков, о неком бедном чиновнике, который многие годы копил деньги на покупку хорошего «лепажевского ружья». А когда купил, то отправился на маленькой лодочке по Финскому заливу «за добычей», положив драгоценное ружье перед собой на нос лодки. Но находился в «каком-то самозабвении и пришел в себя только тогда, как, взглянув на нос, не увидал своей обновки». Ружье было стянуто с лодки густым тростником, через которые он проходил. Все усилия по поиску ружья оказались безуспешными. Чиновник вернулся домой, слег в постель, «схватил горячку» и уже не вставал. Не помогло даже то, что товарищи по службе, узнав о случившемся, купили ему новое ружье. Эту историю Гоголь услышал за ужином, в какой-то веселой компании. Анненков пишет: «Все смеялись анекдоту, исключая Гоголя, который выслушал его задумчиво и опустил голову. Анекдот был первой мыслию чудной повести его „Шинель“, и она заронилась в душу его в тот же самый вечер».

Другим произведением Гоголя, благодаря которому петербургский городской фольклор стал еще более богатым, была, конечно же, бессмертная комедия «Ревизор». Согласно легенде, посмотрев спектакль «Ревизор», Николай I грустно заметил: «Всем досталось, а мне больше всего». Впрочем, это относилось не только к «Резизору». Видимо, император был неплохо знаком и с «Мертвыми душами». Если верить легендам, однажды, во время путешествия по провинции, Николаю I предложили ознакомиться с бытом местных губернских учреждений. «В этом нет никакой необходимости, я читал Гоголя», – будто бы решительно ответил император. Может быть, именно с тех пор и закрепилось в сознании власть предержащих несбыточная мечта о том, что хороши только «Гоголи, которые бы нас не трогали». По традиции, такое потребительское отношение к Гоголю благополучно пережило писателя и перешло по наследству от царской власти к советской. Но к этому мы еще вернемся.

Гоголь был не только объектом низовой культуры, героем анекдотов, легенд и преданий. Он сам, благодаря своему творчеству, заметно обогатил арсенал городского фольклора. По количеству персонажей, имена которых стали нарицательными, ушли в народ и превратились в расхожие метафоры, Гоголь, бесспорно, занимает едва ли не первое место. Подобного примера в русской литературе, кажется, нет. Пожалуй, с Гоголем может сравниться разве что Грибоедов, чья бессмертная комедия «Горе от ума», как известно, «вся разошлась на цитаты», ставшие достоянием русского фольклора.

Надо сказать, Гоголь и сам хорошо понимал роль и значение выведенных им персонажей для развития отечественной фразеологии. По воспоминаниям современников, он, большой любитель вкусно поесть, сидя за столом и будучи в хорошем настроении, частенько делал «разбор различных малороссийских кушаньев», а винам давал самые невероятные названия. Чаще всего он называл их квартальными и городничими, «как добрых распорядителей, устрояющих и приводящих в набитом желудке все в добрый порядок». Жженку же, любуясь, как она горит голубым пламенем, с явным намеком на голубой мундир знаменитого шефа жандармов, он величал Бенкендорфом. «А не отправить ли нам теперь Бенкендорфа?» – говаривал он после сытного обеда.

Чему же удивляться, если и читатели Гоголя практически все имена персонажей «Ревизора» и «Мертвых душ» ввели в золотой фонд фольклора, придав им фигуральный, переносный смысл и сделав их тем самым крылатыми, почти сразу после выхода произведений из печати.

Только в широко известном словаре крылатых слов и выражений Н.С. и М.Г. Ашукиных представлено более пятидесяти единиц фольклора, авторство которых принадлежит Гоголю, то есть тех, которые извлечены из его произведений. Правда, авторы Словаря сознательно ограничили себя двумя академическими условиями. Во-первых, в словарь не включены цитаты, ставшие народными поговорками, пословицами или присловьями, и, во-вторых, в Словарь включены только те цитаты, использование которых в образных, метафорических целях подтверждено литературными источниками. Из-за этого, второго ограничения, в Словарь Ашукиных не попало, например, такое блестящее сочетание фамилий из «Ревизора», как «Бобчинский и Добчинский», хотя известно, что оно широко используется в случаях, когда говорят о людях подобострастно, елейно услужливых. Что же касается пословиц и поговорок, автором которых был Гоголь, то о них мы поговорим чуть позже.

А пока ограничимся свидетельством В.В. Стасова, младшего современника Гоголя, в пору наивысшей славы писателя учившегося в привилегированном Училище правоведения. «Все гоголевские обороты, выражения, – пишет Стасов, – быстро вошли во всеобщее употребление. Даже любимые гоголевские восклицания: „черт возьми“, „к черту“, „черт вас знает“– и множество других сделались в таком ходу, в каком никогда до тех пор не бывали. Вся молодежь пошла говорить гоголевским языком».