Читать онлайн «Партизаны». Страница 8

Селезнев взял псаломщика за плечи, усадил рядом с собой и сказал:

- Ну, рассказывай, Никита Петрович.

Псаломщик повел высохшим лицом во все стороны и сказал:

- Домовитый вы, Антон Семеныч.

- Иначе нельзя.

- У нас в России не так.

Антон взглянул на него оживившимся мыслью взглядом:

- Знаю. Бывал.

Псаломщик стиснул зубы и вздохнул так, словно выпустил душу:

- Тоже хочу хозяйством обзавестись.

- Без хозяйства человек - ветер.

- А дальнейшее само собой, а?

- Что?

- Ну, жизнь?

Псаломщик хитровато уставился на крупного чернобородого человека и подумал: "крупен, дядюшка. А и плутень тоже". Антон овял и устало проговорил:

- Кто как хочет, тот так и строит, свою жизнь-то.

- А бог?

- Бог для ночи нужон. С ним дневать не приходится.

В это время к Антону подошла баба и сказала:

- Там те, мужик, спрашивают.

- Кто?

- Милиционеры, что ли. С ружьями, на паре приехали. У ворот.

Селезнев взглянул на ее побледневшее лицо и недовольным голосом проговорил:

- А ты уж и скисла.

И, поскрипывая сапогами, мелким шагом, вышел к милиционерам. Их было двое. Они сидели в коробке и что-то разговаривали между собой. Каурые лошади утомленно отгоняли хвостом жужжавших паутон. Ямщик - молоденький мальчишка смотрел что-то у колес. Селезнев подумал, что милиционеры свернули выпить, и он решил угостить их получше.

- Заворачивайте, - сказал он.

Милиционеры взглянули на него. Один из них был на городской манер - бритый - без усов и бороды, второй - совсем молодой с начесаным на фуражку курчавым хохолком волос. Милиционер постарше сказал:

- Ты Антон Семеныч Селезнев?

И то, что сказал он эти слова, как их говорят на суде, не понравились Антону. Он сказал:

- Я самый.

Милиционеры переглянулись и, перегибая коробок, вылезли направо. К коробку сбирался народ: парни, девки. Старший милиционер оглянулся и увидал Кубдю и Беспалых с ружьями.

- Разрешенья есть? - спросил он все так же строго.

- Много, - весело отвечал Кубдя.

Милиционер потрогал кобуру у пояса и говорить такие холодные протокольные слова ему должно быть очень нравилось. Он сказал:

- Потом разберемся. Вы не уходите.

- Ладно, - сказал Беспалых. - Мы ведь здешние.

- А народ пусть разойдется. В свидетели охота? Где тут староста?

Вышел староста. Заспанный мужик в сатинетовой рубахе без опояски.

- Я староста, - бабьим голосом проговорил он.

Милиционер с неудовольствием сказал:

- Дожидаться тебя приходится. Обыск вот надо произвести. Самогонку, говорят, курите?

- А кто их знат! - равнодушно ответил староста.

Милиционеры были городские и при виде этих лохматых пьяных людей, узеньких линий глаз, - где бог знает какие мысли прячутся, - они вначале немного трусили. Потом увидав, как мужики торопливо расступились перед шинелями английского образца, пуговицами со львом и голубыми французскими обмотками, милиционеры развеселились и, вспомнив про свою трусость, осерчали. Младший, не привыкший к ружью и постоянно поправлявший ремень, входя во двор, крикнул:

- Пьянствовать тут!..

Крик его походил на жалобу и он смолк.

Аппарат для курения самогонки - два толстых глиняных горшка с рядом медных трубочек и жестяной холодильник - стоял под навесом, на телеге, накрытый кошмой. Тут же стоял и боченок с невыпитой самогонкой. Милиционер вытащил из кармана бумагу и чернильницу и начал писать протокол. В толпе переговаривались:

- Ишь, хотят, чтоб цареву водку пили!

- Торговлю отбиваешь, дескать!..

- И не говори.

Молоденький милиционер поджал губы и ссупил брови.

- Ишь ты, задело.

- Не пьет!

Составив протокол, милиционер разбил ружьем горшки, прободал штыком холодильник и сломал медные трубки.

Мужики молчали. Милиционер опрокинул на землю самогонку. Образовалась лужица, блеснула темноватая крыша пригона и водку впитала земля. Запахло горячим хлебом.

- Вот паскуда! - крикнул кто-то из толпы.

Милиционеру было жалко и самогонки и себя, совершающего, такие нехорошие поступки, он рассердился:

- Молчать, чолдонье!

Милиционер помоложе ухватился за ружье:

- Всех переарестуем.

Толпа задышала быстрее и нажала на милиционеров. Им было тесно, старший милиционер начал ругаться по-матерному, второй испуганно глядел в пьяные, быстро мигающие лица. Мужики нажимали. В груди и бока милиционерам уперлись чьи-то твердые локти и руки. Пахло самогонкой и еще чем-то нехорошим, кажется прелым камышом от повети. Затрещал коробок у ворот. Старший милиционер попробовал пойти - не пускают. Кругом глаза и теплое человеческое дыхание. Милиционер помоложе вскрикнул; раздался его голос - коротенький и немного с хрипотцой. Его товарищ вдруг длинно - матерком каторжан - выругался - и в бога, и в мать, и в живот. Кто-то из толпы - вертлявый и маленький - выскочил и ударил его в зубы. Милиционер горласто крикнул и выстрелил под-ряд три раза в толпу из револьвера. Охнули. Толпа расступилась.

Милиционеры, согнувшись, побежали к воротам. Лица их вспотели и дрябло сморщились и иссиня побелели, как известка. Они вскочили в коробок. Мальчишка кучер гикнул.

Беспалых замахал руками:

- У-лю-лю-ю!..

И, сорвав с плеч ружье, выстрелил вслед им сразу из обоих стволов. Один из милиционеров мотнул головой и нырнул в коробок. Ямщик на передке испуганно, по-бараньи, заверещал. Кубдя снял берданку и выстрелил в воздух. Коробок скрылся в переулок.

Мужики вышли из ограды с таким ощущением, словно там много надышали. У Беспалого обомлели ноги, зарезало в глазах, он взглянул на Кубдю и ему показалось, что Кубдя как-будто доволен. У Беспалого зашумело в ушах и он быстро пошел в монастырь. Кубдя догнал его на мосту и под стук каблуков в доски пола сказал ему прерывающимся голосом:

- Поохотились!..

Вечером Горбулин и Соломиных слушали, как Беспалых, задыхаясь и бегая по избе, рассказывал, как прогнали милиционеров. Горбулин восторженно плескался руками в воздухе и поддакивал:

- Так их... так...

И было непонятно, почему так разбудилось это ленивое и сонное тело. Соломиных сидел, поджав ноги калачиком, по-киргизски, и издали при свете сальника походил на божка. Кубдя спал.

В монастыре протяжно пели. В горах с шипом шумели кедры и где-то далеко грохотало - должно быть, "плакали белки", рушились льды ледников. Тьма зеленоватым кошачьим зрачком щурилась в окна.

В конце рассказа в сенях застучали. Кто-то долго шарил дверь. Беспалых смолк. Вошел Емолин и испуганно заговорил:

- Под суд подвели, сволочи!.. Кубдя, где Кубдя-то?

Беспалых сказал:

- Спит.

Емолин отскочил к дверям. И из темноты по-иному звучал его наполненный чем-то другим, не всегдашним, голос: