Читать онлайн «Пастер». Страница 65

Итак, сибирская язва — моровое поветрие, губящее миллионы голов овец и прочего домашнего скота, болезнь, о которой уже так много и так давно разговаривают и которая по-прежнему вселяет ужас одним своим названием.

Никто не знает, когда впервые появилась на земле сибирская язва. Очевидно, очень давно — существует легенда, которая относит ее к древним временам Моисея. Сибирская язва, хоть и называется сибирской, на самом деле распространена почти по всему миру. Россия, Италия, Испания, Венгрия, Франция, Египет — кажется, не существует для нее географических границ. Она налетает, словно с неба сваливается, и разражается молниеносной эпидемией, поражая сотни тысяч овец, лошадей, коров, унося зачастую половину поголовья.

Спасенья от нее нет: она уходит сама по себе, как сама собой появляется. Для скотоводов она так же страшна, как нашествие саранчи для хлеборобов. Для людей — страшнее: кроме разорения, она несет с собой и смерть: заразившиеся от животных люди умирают в страшных мучениях.

Франция платила ежегодную дань этому мору. Все сельскохозяйственные районы поочередно, а иногда и сразу подвергались эпидемии. А были и такие, которые «сибирка» посещала буквально ежегодно. Их называли «проклятыми полями», «проклятыми горами».

Бактерии «сибирки» обнаружили давно, но не связывали их с происхождением болезни. Еще в 1837 году один преподаватель ветеринарной школы как любопытный курьез показал своим ученикам под микроскопом маленькие «палочки», которые он нашел в крови погибших от сибирской язвы животных. Давен и Райе, исследуя кровь умерших от «сибирки» овец, тоже нашли эти палочкообразные тельца и тоже не обратили на них особого внимания.

И только прочитав работы Пастера по самозарождению, Давен хватился: а не являются ли мои палочки возбудителями «сибирки», как найденные Пастером вибрионы оказались «возбудителями» разложения и брожения?..

И тут Давен обратился к опыту: он взял кровь погибших от «сибирки» двенадцати баранов, в которой полно было палочкообразных телец, привил эту кровь кроликам, и кролики все до одного погибли от сибирской язвы. А в крови их Давен обнаружил те самые странные на вид, неподвижные палочки. Он назвал их «бактеридиями» — маленькими, бактериями — и объявил, что они-то и есть истинная причина болезни.

Но вместо того чтобы заняться спасением от смертельной болезни, ученые занялись спорами о ней.

Как много времени в ту эпоху тратилось на нелепые споры, мешающие сосредоточить внимание на главном. Сколько слов и энергии затрачивалось на них, сколько внимания уделялось. И как все это тормозило дело, нужное, безотлагательное дело борьбы с болезнями.

Глубоко укоренившиеся взгляды на самопроизвольность заболеваний, клеточная патология Вирхова, мнения других незыблемых авторитетов, опасения остаться в дураках — какие только мотивы не руководили этими заклятыми спорщиками, консерваторами от науки, буквально ложившимися поперек дороги открывателей и не дающих их открытиям принести плоды.

Но на этот раз дело не ограничилось словопрениями. Опыт уже начинал прочно входить в медицинскую науку; ученые начинали понимать: не только в том вопрос, кто кого перекричит, важно доказывать свои возражения экспериментально, тогда кричать будет не о чем.

Два профессора — Жайяр и Лепла — возражали Давену его же оружием. В провинции Шартр в том году разгорелась эпидемия. Погибала масса животных. Достать кровь умершей от «сибирки» овцы или коровы ничего не стоило. Сидя в Валь де Грае, Жайяр и Лепла выписали из Шартра немного крови погибшей от сибирской язвы коровы.

Жара там летом стояла невообразимая, корова погибла три дня назад, и кровь прислали уже с живодерни.

Кровь этой злосчастной коровы два профессора привили кроликам. Кролики погибли в ужасных мучениях. Жайяр и Лепла исследовали под микроскопом их кровь. Бактеридии Давена не были обнаружены.

О чем они и поспешили объявить ученому миру. Разумеется, Жайяр и Лепла не сомневались в той части сообщения Давена, где он говорил, что видел в крови больных животных бактеридии. Они только возражали против выводов: бактеридии не являются возбудителями болезни, раз их не оказалось в зараженном и умершем от сибирской язвы кролике; они только случайные и редкие спутники ее.

Давен не мог согласиться — для него было ясно, что бактерии никакие не спутники, а именно возбудители болезни. Он помчался к своим противникам, посмотрел кровь погибшего кролика, не увидел в ней бактеридий. Но когда он перевил эту кровь другому кролику — тот погиб точно так же, как и первый.

«В чем тут закавыка, — подумал Давен, — быть может, они заражали кроликов не сибирской язвой? Где доказательство, что корова была больна «сибиркой» и что кролики погибли от нее? Доказательства нет…»

И Давен объявляет, что это была не «сибирка», а какая-то другая болезнь. Он так же вежлив, как и его противники: он не сомневается, что они-то были уверены в своих данных, просто их ввели в заблуждение ветеринары из Шартра.

Рассвирепевшие профессора повторяют опыт, получив кровь от барана, умершего два дня назад, безусловно, от сибирской язвы. Опыт сделан. Кролики умирают. Бактерий нет.

Давен ничего не мог выдвинуть против этого факта. Но, уверенный в своей правоте, он упрямо утверждал, что это были две разные болезни, что «сибирка» должна вызываться бактериями и что ветеринары что-то путают.

Теперь уже полемика приняла привычные очертания: слова, слова и слова. Полная бесплодность спора, где каждый оставался при своем мнении и никто не мог ничего убедительно доказать, была очевидной. Полемика сама себя изжила, постепенно заглохнув.

До тех пор, пока веское слово Коха не разожгло снова страсти. В 1876 году Кох опубликовал свои опыты по сибирской язве, и эти опыты не оставляли никаких сомнений в паразитарном происхождении болезни.

Вот тут-то впервые и узнал Пастер об исследованиях Коха. Он, разумеется, с самого начала был на стороне Давена, но и для него многое было неясно. А теперь Кох полностью разрешил эту загадку. Кох, а не он, Пастер, который так давно собирался заняться именно сибирской язвой…

Полностью разрешил загадку — это только Пастеру так казалось. Другие ученые тотчас же бросились опровергать Коха.

Возразить можно на все. При определенной неточности, при малейшем упущении можно даже опытным путем подтвердить свои возражения. Что и сделал Поль Бер — ученик и последователь Клода Бернара, лучшего экспериментатора в мире. Казалось бы, он-то умеет делать опыты, он-то научился искусству эксперимента у своего великого учителя.