Читать онлайн «Во главе двух академий». Страница 21

Дашкова говорит о карьере молодого русского дворянина, отличной, как она считала, от карьеры юношей в других странах. Военно-служебная карьера русского юноши «очень почетна» и начинается очень рано, а значит, молодой Дашков может посвятить общему развитию но более четырех лет. «Если к этим четырем годам прибавить еще два для путешествия (Екатерина Романовна считает это обязательным элементом образования. – Л.Л.), то мой сын – ему теперь тринадцать лет – па двадцатом году приступит к исполнению своих обязанностей, и я ничего более не желала бы, как видеть его возвышение тем же честным путем, каким шли предки его к своему превосходству».

Так она писала, выспренно и, должно быть, искренне. А за этой преамбулой шел деловой перечень предметов, которые Павел уже изучал, и тех, которые, по мнению матери, ему следовало изучить за пять университетских семестров. Любопытный перечень:

«1-й семестр. Языки, риторика, литература, государственные учреждения, история, математика и логика.

2-й семестр. Языки, история, государственные учреждения, математика, логика, опытная физика, рисование и фортификация.

3-й семестр. Языки и литература, история и государственные учреждения, фортификация и естественное право, публичное, универсальное и положительное; физиология и естественная история, рисование и математика.

4-й семестр. Этика, математика, фортификация, права народов, универсальное и положительное; общие начала положительной юриспруденции и гражданская архитектура.

5-и семестр. Этика, повторение физики, элементарная химия и после общее повторение всех предметов»36.

В 1775 г. Дашкова попросила Екатерину разрешить ей уехать за границу для завершения образования сына. «Мне это было разрешено чрезвычайно холодно».

Еще в начале этого года, ознаменовавшего начало реакции в России, Екатерина Романовна писала брату Александру: «...Ты спрашиваешь, мой друг, имела ли я, как многие, любопытство видеть Пугачева, из чего я заключаю, что ты худо еще меня, батюшка, знаешь. Сколь ни отвратителен он по злодеяниям своим и сколь возмездия по оным ни справедливы будут, но окованный человек и осужденный к смерти мне не иначе как жалостным предметом представляется. Я его не видела и видеть не хочу...»37.

Она спешит выдать замуж дочь (за некоего бригадира Щербинина) и вместе с сыном, дочерью, мужем дочери и многочисленными сопровождающими лицами на долгие восемь лет покидает родину.

Путешествие начиналось трудно.

По дороге, неподалеку от Пскова, с лошади упал один из слуг, и по нему проехало двое саней. В соответствии с представлениями медицины той поры для спасения жизни требовалось незамедлительное кровопускание. Но хирурга не оказалось ни на первой почтовой станции, ни на второй. Найдя ланцет в дорожной аптечке, Дашкова тщетно умоляла мужчин, своих спутников, помочь несчастному. Никто не решался. Тогда твердой рукой она сама вскрыла вену больному, и, как это ни удивительно, тому стало легче. Она расплатилась за свой маленький подвиг нервными припадками, о которых, однако, «не сокрушалась, так как ценою их спасла жизнь человека». Решительности и силы воли ей было не занимать. Пробиваясь через деревни, «где царствовали неимоверная грязь и нищета», через непроезжие леса, окружавшие Гродно (30 казаков прорубали дорогу, чтобы мог проехать кортеж княгини), она наконец добралась до этого города, где надолго застряла: и сын, и дочь заболели корью.

Только к осени Дашкова попала в Эдинбург.

В Эдинбурге она некоторое время живет в старинном королевском замке. К ее апартаментам примыкает лестница, с которой некогда лорд Дарнли сбросил итальянского певца Риччио, фаворита своей красавицы-жены Марии – той самой Марии Стюарт, которой суждено было первой из коронованных властителей Европы окончить жизнь на плахе (1587 г.). «Живя там, я не раз вспоминала о неразумной и несчастной королеве Марии», – пишет Дашкова.

Дашкова называла годы, проведенные в Шотландии и Ирландии, самыми спокойными в своей жизни.

Сын обучается в знаменитом университете, а мать завязывает дружеские отношения со многими выдающимися людьми своего времени. (Справедливости ради надо заметить, что при всем своем легкомыслии Павел Дашков очень дорожил конспектами лекций, прослушанных в Эдинбурге, возил их с собою в полк, намереваясь, очевидно, когда-нибудь ими заняться, и... охотно одалживал товарищам; по лекциям Павла занимался, в частности, В.Г. Анастасевич, впоследствии – видный библиограф38).

Историки Уильям Робертсон (кстати, первый биограф Марии Стюарт) и Адам Фергюсон, физик Джозеф Блэк, экономист Адам Смит – вот круг друзей Дашковой.

«Я познакомилась с профессорами университета, людьми, достойными уважения благодаря их уму, знаниям и нравственным качествам. Им были чужды мелкие претензии и зависть, и они жили дружно, как братья, уважая и любя друг друга... Беседа с ними являлась неисчерпаемым источником познания».

Екатерина Романовна высоко ценила ту чистую нравственную атмосферу, которой ей довелось дышать среди своих новых друзей, столь отличную от атмосферы придворной.

Она беседует с учеными, ездит слушать ораторов, как всегда, много читает, пробует (и успешно) свои силы в композиции: в дублинской церкви исполняют ее музыку. Очевидно, концерт из произведений Дашковой состоялся и в Англии, в графстве Эссекс.

Сохранилось письмо великого Давида Гаррика, реформатора английской сцены, вернувшего своей родине Шекспира. Актер-реалист, он оценил в музыке Дашковой ее «патетическую простоту». Прекрасное определение! Оно в значительной мере характеризует и стиль.«Записок».

«Мистлей, в Эссексе. 3 мая 1778 года.

Княгиня, душевно благодарю Вас за честь, которой Вы удостоили меня. Вчера лучший музыкант и превосходный композитор мастерски исполнил Ваше произведение. Небольшое собрание было в восторге; каждый чувствовал гармонию, прелесть и патетическую простоту Вашей пьесы. Ни малейшего пристрастия не было к Вашему званию, и, хотя музыкальный жюри критиковал Вас строго, за всем тем одобрение было единодушное; я боюсь, чтоб не сбылось пророчество одного из наших поэтов, что «Россия будет наставницей в искусствах для Британского острова».

Продолжайте, Ваше сиятельство, служить честью Вашей родины и украшением нашей; да послужит Ваша чистая любовь к природе и простоте примером нашей сценической музыке, вокальной и инструментальной, поражающей слух, но не трогающей сердца. После этой официальной просьбы мне остается выразить личное желание – позволить пользоваться Вашим снисходительным расположением одному из самых преданных Ваших слуг.