Читать онлайн «Всеволод Вишневский». Страница 15

Они проговорили всю ночь. То, что доказывал семнадцатилетний сын, если не убедило, то по меньшей мере вызвало уважение отца. Виталий Петрович открыл ящик письменного стола, вынул револьвер и подарил сыну. «Отец был в хорошем смысле демократом, и в Октябре мы с ним не разошлись — мне не пришлось рвать с ним», — с удовлетворением отметил позже Всеволод.

Октябрьская революция победила, но, чтобы ее защитить, нужно было немедля вооружить и обучить народные массы. 20 января 1918 года народный комиссар по военным делам Н. И. Подвойский обращается к революционным матросам с призывом помочь в формировании частей новой, социалистической армии — «в целях спайки их» выделить из своей среды наиболее зрелых в идейно-политическом отношении товарищей.

Флот с готовностью откликнулся на эту просьбу. А кроме того, сформировал десятки матросских отрядов, бесстрашно сражавшихся на фронтах уже начавшейся гражданской войны. То здесь, то там — по всей стране контрреволюция подняла голову, и потому, записывает в дневнике Вишневский, «совсем пришлось оставить историю в книгах и заняться только тем, что стало историей революции».

10 марта 1918 года Совет Народных Комиссаров переезжал из Петрограда в Москву. Для охраны Совнаркома был направлен 1-й морокой береговой отряд, сформированный из балтийцев по распоряжению Дзержинского и Дыбенко. Добровольцем в эту часть был принят Всеволод Вишневский. Как вспоминает командир отряда М. Якубович, юношу в нескладно сидевшем на нем бушлате, чернобрового, с живыми карими глазами и вихром, то и дело выбивавшимся из-под бескозырки, он назначил командиром отделения, поскольку тот отлично знал строевую службу. Однако вскоре Вишневский попросил перевести его в пулеметный взвод, и желание это было удовлетворено.

Не только молодость выделяла его среди бойцов отряда, но и странная для всех окружающих привычка: он постоянно что-то записывал в блокнот, живо интересовался боевыми делами моряков, их судьбами, писал стихи, изредка читал их товарищам, за что и получил, кстати, прозвище Стихоплет.

В Москве отряд разместился на Остоженке. Он охранял проезд на Красную площадь и время от времени получал ответственные оперативные задания, чаще всего — по разоружению банд анархистов, во множестве расплодившихся тогда повсеместно и стекавшихся со всех концов страны в столицу.

Однажды пришел целый эшелон, набитый «защитниками свободы», вооруженными до зубов пулеметами, гранатами, винтовками. Моряки успели перекрыть путь у семафора и предъявили ультиматум: сдать оружие и награбленные вещи. В ответ — огонь. Пришлось залечь и окопаться вдоль полотна железной дороги по обе стороны путей, за щитами снегозадержки. Перестрелка длилась около получаса, анархисты не выдержали, сдались. Всеволод охотно участвовал и в допросах анархистов — военных моряков (их, правда, было мало, так как морскую форму носили все, кому не лень).

А еще была операция, потребовавшая особой подготовки.

У входа в особняк на Поварской, дом восемь (ныне улица Воровского) разместился штаб анархистов. Всеволод с независимым видом (и с бомбой в кармане!) прогуливается по улице, а сидящий на посту подвыпивший часовой время от времени выкрикивает: «Заходи любой!» Он и в самом деле зашел. Слушал примитивные разглагольствования анархистов, до неузнаваемости перевиравших идеи Бакунина, а попутно высматривал, где у них оружие, где черный ход, сколько людей. Словом, поневоле вспомнил свою прежнюю службу разведчика.

Заглядывали сюда и другие бойцы. Несколько дней изучали обстановку, а затем нанесли внезапный удар одновременно по всем анархистским гнездам Москвы. В цепи штурмовавших особняк на Поварской был и Вишневский со своим «гочкисом» в руках. Через шесть часов осады, после того, как на подмогу пришел броневик и дал несколько залпов, анархисты выбросили белый флаг. Их разоружили и отправили в тюрьму.

«По-моему, — пишет М. Якубович, — с этого дня Вишневский и задумал свою „Оптимистическую трагедию“. Я сам видел у него записи и снимки „вожаков“ и анархистов-моряков». Вряд ли можно согласиться с тем, что уже тогда родился замысел конкретного художественного произведения — лучшей пьесы Вишневского. Да, он вел записи с мечтой о литературном труде в будущем. Но дневник, по-видимому, был и постоянно действующим духовным «громоотводом». Желание это естественно и необходимо, тем более что Всеволод с детства был замкнут, нелегко ему было и потом встретить человека, перед которым он распахнул бы свою душу.

В июле 1918 года 1-й морской береговой отряд был направлен в Нижний Новгород в распоряжение командования Волжской военной флотилии, которая в то время формировалась. Вначале отряд был размещен в Канавине, в гостинице «Сорокинское подворье». Здесь на видном месте было написано объявление:

Бывшие моряки Российского военного флота всех специальностей призыва с 1910 по 1917 год приглашаются для записей в целях поступления на службу во вновь формируемый морской отряд.

Заявления и записи будут приниматься ежедневно от 10-ти утра до 3-х часов дня с 25-го июня 1918 года в Коллегии Управления Всероссийского Военно-Морского Порта (Канавино, „Сорокинское подворье“). От желающих поступить в отряд требуется признание платформы Советской власти и безукоризненная честность как по отношению к начальству, так и к своим товарищам. Не имеющих этих качеств просим не беспокоиться.

Для себя Всеволод уже давно (и бесповоротно!) решил воевать до окончательной победы революции. А плавать — пусть хотя бы и не на море, а на реке — о чем еще можно мечтать? Просто наслаждение произносить по-флотски, «с шиком» закрученную фразу: «Не имеющих этих качеств просим не беспокоиться». Молодец Маркин! Всеволод слышал речь представителя Народного комиссариата по иностранным делам Николая Маркина на митинге в Петрограде. Он говорил тогда страстно, зажигательно, с напором.

В общем, форменное везение — Вишневский записался с ходу, без колебаний. Хотя он служил в воинской части, в отряд к Маркину требовалось поступить как бы заново — с осознанием особой ответственности за принимаемое решение.

Ночью морякам приходилось патрулировать по городу, а днем вместе с рабочими Сормовского завода «по винтикам» собирать речную эскадру, ту самую, что затем войдет в историю гражданской войны под названием Волжской военной флотилии. Мирные буксиры, баржи — от свирепого «Льва» до лирической «Белой акации» и интимно-домашних «Ольги» и «Сережи» — преображались буквально на глазах, приобретая необычный для «купцов» вид.