Читать онлайн «Радуга Фейнмана. Поиск красоты в физике и в жизни». Страница 34

Наша культура, по определению Фейнмана, – греческая. В нашей культуре люди, живущие как Фейнман, считаются чудаками, потому что Фейнман – вавилонянин. По Фейнману, и физика, и сама жизнь управляются интуицией и вдохновением – и презрением к правилам и обычаям. Он не обращал внимания на привычные методы физики и изобретал свои – свои суммы по траекториям и диаграммы. Академическую культуру он тоже презрел и ел со студентами в «Сальнике», занимался физикой в стрип-клубах, а исследования проводил не из амбиций, а из любви. А если кому-то не нравилось его поведение, что ж, какое ему дело до чьего-то мнения?

Я избрал путь Фейнмана. Многим не повезло так, как мне, и они не чувствуют страсть к какой-нибудь стороне жизни или же, как мой отец-иммигрант, слишком заняты выживанием и небогаты выбором. Особенно пережив страх смерти, я, имея выбор, не хотел его прошляпить. Я принял решение: пока могу, буду расходовать конечное время жизни, преследуя цели, которые меня трогают, независимо от того, считают ли их окружающие достойными или нет. Я решил никогда не упускать из виду красоту физики – и жизни, – какой бы эта красота ни виделась мне лично.

Я знал, что придется рисковать, потому что я не останусь в одной узкой, «последовательной» области исследования – или даже в пределах одной карьеры. Знал, что, раз амбиции – не моя звезда, меня могут не принять мои коллеги, у которых звезда вот такая. Знал, что на меня могут смотреть свысока с тем же неуместным осуждением, с каким я смотрел на профессора Садовода или какое встретил в профессоре Брадокрохе. И я знал, что, может, в конце концов и не обрету успеха, какого добился Фейнман, в привычном, или материальном, смысле, или какого желала мне моя мама, или какой Марри алкал навязать своей дочери Лисе. Зато с внутренним фокусом мое счастье будет в моей власти.

Стоило мне стряхнуть с себя бремя чужих – настоящих или призрачных – ценностей и ожиданий, как стало легко и просто понять, какова моя страсть. Я отставил струнную теорию. Начал больше заниматься квантовой оптикой, над которой мы работали с Марком. Выяснилось, что Фейнман прав – наша теория оказалась верна, а общепринятый подход – ошибочен. И я перестал скрывать свое писательство. Уж если Фейнман мог видеть красоту как вдохновение для теории радуги, электрон – вести себя как волна, а свет – как частица, значит, некоторое противоречие в метаниях Леонарда между разными областями физики или даже призваниями Вселенную не пошатнет.

Никто из моих коллег по Калтеху, помимо Фейнмана, моей работой в оптике не заинтересовался. А при упоминании о моем литераторстве большинство еще и глаза закатывали. Вскоре меня попросили переселиться в другое крыло здания.

– Марри хочет кабинет по соседству от своего – для одного из его сотрудников, – сказала Хелен. Я, конечно, прикинул, не связана ли эта просьба с моим выбором увлечений, но в основном подумал: «Ну и ладно». Куда меня заведут моя физика и писательство, я не ведал. Но дорога манила. Буду ли писать «в стол» или, может, зарабатывать этим на жизнь, но я надеялся написать что-нибудь такое, что понравится Фейнману. А потом, подумав, решил: лучше надеяться, что я когда-нибудь напишу что-то, что понравится мне самому.

Покинув Калтех, я больше никогда не видел Фейнмана – только по телевизору.

Начало 1986 года. Долгая борьба с раком ослабила его, но он все равно согласился быть единственным ученым в Американской президентской комиссии по расследованию крушения космического челнока «Челленджер». Терпения на бюрократию ему не хватало, и он полетел через всю страну – проводить свое собственное маленькое расследование. Вскоре он пристрелялся к главной причине катастрофы, коя осталась бы загадкой, если б не глянули «под ковер» – на утерю одним из ключевых уплотнительных колец челнока упругости при низких температурах. На публичной телевизионной встрече 11 февраля 1986 года Фейнман макнул уплотнительное кольцо в стакан с ледяной водой и продемонстрировал, насколько оно стало неупруго при сжатии. Тем прославившимся простым экспериментом Фейнман показал, что ответственность за крушение в значительной мере лежит на управленцах НАСА, не обративших внимания на призывы инженеров отменить запуск из-за необычайно холодного тогдашнего утра – двадцать девять градусов по Фаренгейту (самая низкая температура при предыдущих запусках составляла пятьдесят три градуса по Фаренгейту)[17]. Фейнман, теперь уже знаменитость, написал доклад о добытых сведениях, которые комиссия желала скрыть, поскольку они компрометировали НАСА. Но Фейнман добился их включения, и они были опубликованы в приложении к сводному докладу.

Сражаясь с раком, Фейнман пережил еще две операции – в октябре 1986-го и в октябре 1987-го. От последней, четвертой, он уже толком не оправился. Был слаб, уныл, страдал от болей. Но физика по-прежнему бодрила его. Он все еще читал курс по квантовой хромодинамике. В последние месяцы жизни он решил все-таки изучить струнную теорию. Учил его Марри, на еженедельном приватном «семинаре».

В среду, 3 февраля 1988 года Фейнман поступил в Медицинский центр Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Он поначалу не знал, насколько все серьезно, но быстро понял. У него осталась одна почка – и она уже отказывала. Врачи предложили непрерывный диализ, но качества у жизни при этом не останется почти никакого. Он отказался. Принимал морфий для облегчения болей, а также кислород – и приготовился к последствиям. Сказал, что это будет его последнее открытие: каково это – умирать. Сообщил одному своему другу, как в семь лет понял, что это когда-нибудь произойдет, – и не понимал, как теперь можно жаловаться. Сказал, что опыт ему будет интер-ресен.

Жизнь постепенно покидала его. Сначала он перестал говорить. Потом двигаться. И наконец дышать. Он сделал свое последнее открытие. Оно произошло 15 февраля 1988 года, за несколько месяцев до его семидесятилетия. Он жил с раком десять лет, существенно преодолев рубежи, на которые давно закладывался. И продержался достаточно, чтобы побороть свое величайшее сожаление – он увидел, как выросла его дочка Мишель.

Через полтора месяца после смерти Фейнмана в Калтехе состоялась поминальная церемония, праздник его жизни; на сцену один за другим поднимались вспоминавшие его. В программе значился и Марри, но он не явился.

И у него на то была веская причина.

Он собирался на церемонию, но тут к нему в дом вломились вооруженные федералы в бронежилетах. Оказалось, что увлечение Марри древними культурами – и их артефактами – привело его к приобретению кое-каких объектов, ввезенных в страну контрабандой. Марри отдал их, оказал содействие американским таможенникам и, наконец, слетал в Перу, где его почествовали как достославный пример для подражания, вручив ключи от города Лимы.