Читать онлайн «100 рассказов о стыковке». Страница 35

Когда первая космическая программа «Меркурий» заканчивалась, параллельно с ней уже вовсю набирали обороты сразу две другие американские пилотируемые программы: «Джемини» и «Аполлон». Астронавтика вступила в свой очень бурный и золотой век.

Я посчитал уместным довольно подробно рассказать о первых шагах американской астронавтики прежде всего потому, что о ней не так уж много написано на русском языке. Теперь надо снова вернуться к нашей советской космонавтике.

Кто?то, возможно, посчитал бы, что главное дело сделано, но не Королев. Получив наряду с другими главными второе звание Героя Социалистического Труда, он не только по–прежнему руководил подготовкой и запуском «Востоков» на полигоне, внося в каждый полет что?то новое, но и заставлял всех нас, свои Подлипки и остальные «полстраны», работать над «Востоками» и многоместными «Восходами». Полеты Г. Титова (август 1961 года), А. Николаева и П. Поповича (1962 год), В. Быковского и В. Терешковой (1963 год) не только демонстрировали достижения советской космонавтики, они несли с собой новый опыт. Как обеспечить длительный полет в невесомости, можно ли летать на близких орбитах, что делать в космосе женщине и надо ли это делать вообще — на все эти вопросы, которые ставила практика, необходимо было ответить.

В эти годы Королев по–прежнему рисковал. Однако все корабли и ракеты–носители с заключением «годен для 3КА» с человеком на борту безаварийно слетали в космос. Еще более опасными стали полеты на «Восходах» — трехместном (В. Комаров, К. Феоктистов и Б. Егоров — октябрь 1964 года) и двухместном (П. Беляев и А. Леонов — март 1965 года). На этих кораблях пришлось ликвидировать катапультируемые кресла, которые давали какие?то шансы на спасение в случае аварии. Тогда не сумели ввести САС, она появилась позднее, на корабле «Союз». На беспилотных «семерках» (без индекса «годен для 3КА») время от времени происходили аварии, но космонавтов и Королева Бог миловал.

Конечно, эти работы отнимали большие силы, но не они главным образом тормозили продвижение принципиально новых проектов.

1962 год стал для Королева и его соратников в целом очень плодотворным. С одной стороны, так оно и было. Ведь именно тогда появились начальный проект корабля «Союз» со средствами сближения и стыковки, а также прообразы орбитальных станций, более того — в середине года был подготовлен и защищен эскизный проект ракеты Н1 для полета человека на Луну. К этому же времени относятся заметки в записной книжке Главного о проекте тяжелой межпланетной станции. Именно в 1962 году в ОКБ-1 началась разработка первого спутника связи «Молния». Вся эта крупномасштабная проектная и конструкторская работа выполнялась «на фоне» модификации первых космических кораблей, их подготовки и полетов, запуска первой автоматической межпланетной станции (АМС) «Марс-1» на модернизированной «семерке» с новой третьей ступенью, первых успешных запусков «девятки», а также трех секретных «Космосов» — спутников–разведчиков «Зенит».

С другой стороны, и это кажется парадоксальным, в это же время Королев уже испытывал большие трудности, внутренние и внешние, они начались вскоре после запуска спутника. Полет Гагарина лишь обострил этот процесс. Самым плохим оказалось фактическое отсутствие единого общегосударственного плана исследования и использования космического пространства и разработки ракетно–космической техники. Через месяц после полета Гагарина, 13 мая было подписано постановление, которое пересматривало ранее утвержденный план (постановление от 23.06.60 г., посвященное развитию РКТ на 1960–1967 гг.). Стратегия дальнейшего освоения космического пространства оказалось нарушенной.

Как уже упоминалось, разногласия по вопросу о типе МБР привели к охлаждению отношений между Королевым и Хрущевым. К сожалению, эти объективные противоречия повлияли и на политику руководства страны в отношении дальнейших планов освоения космоса. Здесь, как в зеркале, отразились светлые и темные стороны натуры этого советского лидера. При жизни он был во многом таким же, каким после смерти его представил на Новодевичьем кладбище в черно–белом могильном памятнике Э. Неизвестный, высланный им из страны. Похоже, Хрущев по–настоящему не понимал, кому можно доверять в политике, в сельском хозяйстве, в РКТ. Он перестал доверять и Жукову, и Королеву, предпочтя им Брежнева и Челомея.

Среди многих замечательных русских сказок есть сказка о Жар–птице. Лишь одно перо этой сказочной диковины причинило большие хлопоты, порожденные завистью царя и его людей: «Много–много непокоя принесет оно с собою». В современном мире многое изменилось, но истоки человеческих страстей, мотивы их действий остались теми же. Королев тоже был рабом своих идей и страстей. Это, видимо, понимал и Хрущев. Ему ни к чему был знаменитый и всесильный король, пусть даже в отдельно взятом «ракетно–космическом королевстве». Этим, в частности, сумели воспользоваться соперники Сергея Павловича.

Первые грандиозные успехи и засекреченная слава Королева будили нездоровые чувства, как среди его сподвижников, так и среди потенциальных конкурентов, способных и очень честолюбивых. Это прежде всего относилось к В. Н. Челомею.

Странные, удивительные события стали происходить в советской РКТ. Королевские лунники уже несколько раз совершили успешные полеты. В ОКБ-1 созревали детальные планы, как послать на ночное светило человека, а между тем «мудрое» руководство партии и правительства решило поручить Челомею, делавшему лишь первые шаги в ракетной технике и не имевшему никакого опыта в пилотируемой космонавтике, проект облета Луны. Здесь, в отличие от культуры, Хрущев стал поддерживать «абстрактное» искусство, прожектерство, а не реализм настоящих практиков. Но ведь речь шла не о живописи. Народное хозяйство страны задыхалось под тяжестью военных расходов, доля ВПК неудержимо росла, и внутри этого монстра рождалось нечто еще более уродливое. Разработка сразу нескольких лунных программ — пожалуй, самый наглядный пример волюнтаризма в стратегическом руководстве. К сожалению, позднее, в 70–е годы, на место лунного хаоса пришел калейдоскоп орбитальных станций.

В. Челомей рано, еще киевским студентом, проявил большие аналитические способности как математик и механик. Много лет спустя он читал, как говорили, артистические лекции по теории колебаний в МВТУ. Еще ярче обнаружилось его безмерное честолюбие, стремление подняться на самый верх на поприще создания ракетных и космических летательных аппаратов: крылатых, а позднее — бескрылых. В целом как конструктор он проявил себя значительно слабее.