Читать онлайн «Радикал рок-н-ролла: жизнь и таинственная смерть Дина Рида». Страница 35

— Вот как! Что ж, я тоже сегодня выступать не смогу, — ответил Рид.

Помощник режиссера побледнел.

— Он говорит, что остальные музыканты здесь. Зрители здесь. Они пришли услышать тебя. Они даже не поймут, что барабанщик отсутствует, — передал переводчик слова администратора.

— Правильно. Они пришли услышать Дина Рида. Но без барабанщика шоу Дина Рида не будет полноценным. Я не выйду в зал до тех пор, пока вы не доставите сюда Владимира.

— Но он болен. Вы же можете это понять, идите и выступайте.

Рид припечатал управляющего пристальным взглядом и произнес медленно и четко своему переводчику:

— Скажи ему, что я профессионал. Я полностью отдаюсь этому делу и ожидаю от всех такого же отношения. Я не намерен представлять зрителям хреновое недоделанное шоу и позорить себя. Ясно?

— Он говорит, что у тебя контракт на сегодняшнее выступление. Если ты не выйдешь на сцену, оплаты не будет. Он расскажет партийному руководству, они отменят дальнейшие гастроли и выпроводят тебя из страны. Ты никогда не сможешь выступать в СССР снова.

Рид хмыкнул.

— Скажи этому недоумку, чтобы он не пытался торговаться с капиталистом. Это я ему нужен. Партийное руководство как раз находится там. Давай, пойди расскажи им. На самом деле, думаю, я сам им скажу, что мой треклятый барабанщик не явился и портит все дело.

Управляющий просил Рида не ходить к партийным работникам, и двое продолжали спорить, однако Рид отказывался сдвинуться с места. Время начала шоу уже наступило и потекло дальше. Прошло полчаса, и зрители, не привыкшие к тому, что представление не начинается в назначенный час, были озадачены. За 40 лет правления коммунистов люди были отучены открыто выражать эмоции в больших аудиториях, так что в зале не раздавались ни выкрикивания, ни свисты, обычно применяемые американской публикой в случаях, когда артисты медлят с выходом на сцену. Вместо этого в зале слышалось негромкое роптание. Наконец, Рид согласился на компромисс. Администратор нашел замену барабанщику, чтобы можно было начать шоу, и пообещал притащить Владимира в театр. После долгой задержки Рид выскочил на сцену, и публика взревела. Ближе к середине представления управляющий приволок в театр страдающего жутким похмельем Владимира, и он протиснулся на свое место за ударной установкой в промежутке между номерами.[136]

Посольство отслеживало газетные интервью Рида. В одном из них он привел свое любимое латиноамериканское выражение: «если молодой человек не является коммунистом, он является трусом», и добавил, что хотя, к сожалению, он не родственник Джону Риду (американскому автору, который жил в России и писал о социалистической революции), но всегда старался быть на него похожим. Рид завершил интервью словами, что советские молодые люди — самые счастливые из всех, с кем ему доводилось встречаться в мире.

«Вывод, к которому пришли в посольстве, заключается в том, что Рид позволил Советскому Союзу манипулировать собой, особенно это проявляется в публикациях, обслуживающих советскую антиамериканскую кампанию в отношении Вьетнама. Основным эффектом его публичных выступлений, однако, явилось представление огромной и восхищенной советской аудитории некоторых образцов популярной музыки, модной в настоящее время у молодежи на Западе».[137]

Риду все напоминало Чили 1961 года. Гигантские толпы, распроданные билеты на шоу и обожающие зрители, которые, вначале не понимая, что им нужно делать, вскоре следовали каждому его примеру. Советские подростки были привычны к виду исполнителей, истуканами стоявших у микрофонов и певших свои баллады и народные песни. Прежде они не видели и не слышали никого, похожего на Рида. Иногда он надевал узкие брюки, белую рубашку и строгий жилет, но без галстука. В другой раз он выходил в стильном костюме с полосатыми расклешенными брюками и в рубашке с орнаментом. Музыка заражала своими ритмами, и певец постоянно передвигался, то пересекая сцену, то спрыгивая в зал и вытягивая с кресел девушек и танцуя с ними во время исполнения песни. Используя свой старый трюк, он научился произносить по-русски «Вы очень красивая» и говорил эту фразу девушке, с которой только что танцевал, ее матери или пожилой даме, сидящей в зале. Уловка работала безотказно. Женщины всегда улыбались и таяли перед ним. Парни в не меньшей степени наслаждались шоу, и публике всегда его было мало. «Я помню концерт в России, — рассказывала Патриция, сопровождавшая мужа в его первой поездке. — Я двигалась в такт музыке и хлопала в ладоши, а зрители не знали, что им делать. Но он (официальный сопровождающий), флиртуя со мной, начал делать то же самое, что и я, затем за нами последовали зрители».[138]

До первого выступления Рид не был уверен ни в себе, ни в своем репертуаре. Все, что он знал о советских людях, было прочитано им в американских газетах и журналах. Партийный контроль над обществом и предвзятое отношение заезжих репортеров к еще одной мировой ядерной супердержаве в соединении приводили к стереотипному тождеству. Репортажи последовательно сообщали о зарепрессированном обществе, в котором люди выстраиваются в очереди за дефицитными товарами. А также они выстраиваются в боевом порядке частей одной из величайших армий мира, готовые броситься на штурм Западной Европы по первому слову своих помешанных на власти лидеров.

«В Москве в то время мне было еще очень сложно, — вспоминал Рид о своем первом концерте в Театре Эстрады, расположенном через дорогу от Кремля. — О советских людях — о чем они думают, как они чувствуют, что они любят, — я знал, конечно же, еще меньше. Большая часть моего репертуара того времени, должно быть, этой публике была незнакома. "Besame Mucho" ("Целуй меня крепко"), например, эта сентиментальная латиноамериканская песня о любви, рок-н-ролл или кантри, и даже такие хиты, как "I Did It My Way" ("Я все делал по-своему"), давно уже были известны по всему миру, но я думал, что этим популярным мелодиям не удалось проникнуть за "железный занавес", который, как я все еще полагал в то время, существует. Но когда я пел, мне сразу становилось очевидно, как трепетно советские люди относятся к простым житейским историям. Публика в Театре Эстрады слышала в ковбойской песне то, что в ней поется о людях, которые хотят отдохнуть после тяжелой работы, устраивают ли они шумные скачки по улицам маленького техасского городка, сидят ли у костра в прериях или ухаживают за девушками. Каким-то образом появлялось ощущение, что эта песня выражает те же чувства, что и у русского деревенского парня, когда он вечером играет на гармони на улочке, выдает гопака или обхаживает соседскую дочку. Прошло всего минут пятнадцать, и я больше не чувствовал себя иностранцем. Я был за тысячи километров от моего дома, но люди, находившиеся напротив меня, неожиданно стали мне близки настолько, насколько могут быть близки люди».[139]