Читать онлайн «Мы были суворовцами». Страница 18

8. Каникулы

..Выполнив годовую учебную программу нашего обучения к осени 1944 года, командование сочло возможным отпустить нас домой (у кого он был) на десятидневные каникулы. Какой фурор произвели юноши и мальчики в черной суворовской форме в маленьких городках, поселках и станицах нашего края! Прохожие на них оглядывались, ребятня шла следом, вбирая на нас, как на экзотических животных. Нам, конечно же, было приятно всеобщее внимание. Родные тянули нас к своим родственникам и знакомым, а те к своим. Нас даже ощупывали - вправду ли этот мальчик, подтянутый и аккуратный, с начищенными пуговицами на мундирчике, с надраенными ботинками, год назад был хилым заморышем? Моя бабуля затащила меня даже в Церковь. Какой там был переполох! Хор певчих перестал петь, поп-батюшка на полуслове оборвал свою молитву, бабы и старушки даже крестились на меня, шепча: "Господи, иже еси, ангелочек спустился на землю!" А "ангелочек" в великом смущении поспешил ретироваться на свежий воздух. Знакомые мальчишки и мои друзья буквально смотрели мне в рот, исполняя все мои желания. Мои акции подскочили на невиданную высоту, когда я при случае подошел к пианино, стоявшему в фойе местного клуба, и вместо того, чтобы пробарабанить кулаками по клавишам, как бывало раньше, сел и сыграл простенький вальс.

И так на протяжении десяти дней. Мы гордились своим званием, достойно носили свою суворовскую форму. И если был искус поддаться уговорам старых друзей и попроказничать, совершить набег на чужой сад или огород, мы снимали свою форму, превращаясь в дерзких атаманов мальчишеских ватаг.

Наши мамы были горды своими сыновьями, а некоторые из них до того были переполнены этой гордостью, что иногда шикали на его младших братьев: "Чего расселся, чего ковыряешь в носу? А ну-ка, почисть ботинки будущему генералу!" ...

9. Переезд

Новое здание, куда мы переехали, занимало обширную территорию, имело свой плац, большой участок земли с плодовым садом и огородом, много подсобных помещений. Оно находилось в центре города. Через дорогу - городской стадион, за ним драматический театр, тут же неподалеку городской сад. Через дорогу музей Донского казачества, куда нас часто водили, а потом мы, позрослев, и сами бегали, вход для нас был бесплатным. Близко находился и Дом офицеров, куда нас часто водили на различные концерты и культмероприятия.

И речка Тузловка с полюбившимся лугом была в десяти минутах ходьбы.

Новое жилище оказалось для нас тесным, зато здесь было паровое отопление во всем здании, стекла во всех окнах, теплые туалеты на всех этажах. Особенно мы остались довольны нашим небольшим актовым залом, временно превращенным в училищный клуб, который мы называли Суворовским залом. Это был еще и исторический зал: в нем вел переговоры Председатель Военно-Революционного комитета Донской области Подтелков с господами из Войскового Круга Дона 10 января 1918 года. Особенность нашего Суворовского зала состояла в том, что все его стены от пола до потолка были разрисованы картинами суворовского содержания. Колонны суворовских войск переходили с одной стены на другую. Здесь и штурм Измаила, и Чертов мост, и изречения великого полководца, которые мы, конечно же, знали наизусть. Все то, что рисовала буйная фантазия наших доморощенных художников из старших рот в многочисленных плакатах, наглядных пособиях, как будто было перенесено на стены Суворовского зала! Мы любили наш актовый зал, здесь демонстрировалась кинофильмы, проводились торжественные собрания, концерты и балы, различные культурные и спортивные мероприятия.

Вскоре училище пополнилось группой новых, талантливых педагогов. Математик Совайленко Василий Климентьевич, офицер-воспитатель Хованский Георгий Федорович, отозванные с фронта, историки Изюмский Борис Васильевич и Костяк Евгений Николаевич пришли к нам из госпиталей после тяжелых ранений.

10. На досуге

В свободное время мы занимались в различных кружках. Было несколько хоров, и самым популярным из них был хор самых маленьких суворовцев. Хоры отлично спетые, ими руководили опытные хормейстеры. Быстро организовался большой струнный оркестр.

Спорт к этому времени находился в зачаточном состоянии. Училищный спортивный руководитель Дорошенко, прибывший к нам в училище весною 1944 года в своем буденновском остроконечном шлеме, конечно же, не в силах был один наладить спортивно-массовую работу при скудном арсенале спортинвентаря. Крикливый, не сдержанный на язык, он не внушал уважения ни как спортсмен, ни как человек. По-видимому, он не обладал и организаторскими способностями. Ну да Бог с ним, будем к нему великодушны, вое же он пытался что-то организовать, как-то наладить спортивно-массовую работу среди нас. Он ведь стоял у истоков настоящего, массового спорта в училище, у истоков наших больших спортивных успехов и побед. Зиму 1944 года мы встретили значительно окрепшими, хотя еще и болели различными детскими болезнями, но гораздо реже, чем раньше. Простудные заболевания резко сократились: физическая закалка, обливание холодной водой по утрам, частое пребывание на свежем воздухе и твердый распорядок дня сделали свое благотворное дело.

1944 год останется примечательным штрихом в истории суворовских училищ. Несмотря на жестокую войну, разлившуюся по всему миру своим кровавым потоком, оказывается, весть о суворовских училищах в СССР проникла во все концы света и отовсюду суворовцам стали писать их сверстники, мальчишки и девчонки: Этли, Джим, Мэри, Ника и даже Чан-Су-Лин. Об этом также поведал в своей книжке "Суворовцы" упомянутый, мною выше писатель И. Д. Василенко. В одной из глав под названием "Заграничные друзья" он приводит письмо девочки Эдны Парсонс из Ист-Динской классической школы Синденфорд Глочестер и ответ ей суворовца-новочеркассца Игоря Ильницкого.

... Где вы сейчас, наши дорогие заграничные современники, мальчики и девочки огненных 40-х годов? Живы ли вы, здоровы? Может быть, перелистывая семейные альбомы или перебирая фамильные бумаги, ваши внуки невзначай наткнутся на старую, пожелтевшую фотографию с изображением мальчика в незнакомой им форме или старое-престарое письмо на незнакомом языке? Может быть, они поинтересуются у своих бабушек и дедушек историей этих фотографий и писем?

И тогда они поведают своим внукам, как в те далекие годы детская дружба, взаимная симпатия и доброжелательность были сильнее всех фронтов и огненных дуг. И они с полным основанием и уверенностью могут сказать своим внукам, как и мы говорим своим: "Дети! Вы наша надежда, дружите, уважайте друг друга! И тогда не будет ни ракет, ни войн, ни вражды между нами!".

... Ах, если бы ты знала, сестренка, как нас приобщали к театру! Это была потеха! Начиная с осени 1944 года (и на многие годы вперед), почти каждое воскресенье, все училище строем, под духовой оркестр, шло в театр или на концерт в Дом офицеров. На наше детское несчастье (а скорее всего, на великое счастье) в нашем городе совсем недалеко от нашего училища находился городской театр, и он был нашим шефом. А нам, мальчишкам, страшно не хотелось идти в театр. Нам бы побегать, поиграть на улице, к тому же ко многим из нас стали наведываться мамы, родственники и, конечно же, приезжали с набитыми сумками, в которых были немудреные гостинцы. Обыкновенный початок кукурузы, яблоко, горсть тыквенных семечек, петушки на палочках ценились гораздо выше наших училищных пончиков и пирожков. И вот тут начинался "театр"! Оказывалось, то у одного, то у другого болит нога, и он не может идти. У десятка розовощеких, отнюдь не больного вида крепышей разыгралась к этому времени мигрень. Несколько мам самым решительным образом требуют отпустить своих чад на два-три часика под свое крылышко. Разве ж это порядок? Окруженный толпою мам, галдящих юных подчиненных, ротный не знал, что делать? Сорвать такое мероприятие он не имел права, с него за это самому голову сорвет строгое училищное начальство, которое тоже идет в театр. И он находит единственно правильное решение: "Рота, смирно! Прекратить галдеж! В колонну по четыре становись, в театр шагом мар-рш! Мамам тоже в театр, сумки и авоськи можете взять с собой...".