Читать онлайн «Вельможная Москва. Из истории политической жизни России ХVIII века». Страница 21

Мало кто из исследователей обращает внимание, что, попав в трагические обстоятельства, Дашкова не искала помощи там, где казалось бы могла на нее рассчитывать. Она ни разу не обратилась к собственному сыну, а ведь Павел Михайлович был у нового императора в большой милости. Его не блестяще складывавшаяся до сих пор карьера пережила бурный взлет, в 1798 г. он стал военным губернатором Киева, затем предводителем дворянства московской губернии. В отличие от Анастасии, Павел как будто не вспоминал о матери. Видимо, с избранной Екатериной Романовной воспитательной «системой» дела обстояли далеко не так благополучно, как ей казалось долгие годы.

Разрыв между сыном и матерью произошел еще при жизни Екатерины II. Едва вырвавшись из-под опеки Дашковой, Павел Михайлович, тогда еще молодой офицер, неожиданно женился, не сказав княгине ни слова. Его поспешные, необдуманные действия больше походили на месть, желание шокировать свою строгую мать, с самого детства неотступно контролировавшую каждый его шаг. Княгиня была действительно оскорблена, в качестве невестки ей предлагалась дочь небогатого откупщика. Биографы Дашковой, часто пишут, что Екатерина Романовна очень щепетильно относилась к своему высокому происхождению и поэтому не приняла брак сына. При этом редко вспоминается, что матерью самой Екатерины Воронцовой была вовсе не светская высокородная дама, а дочь купца Сурмина, и Дашкова не имела морального права ставить сыну в упрек совершенный им мезальянс.

Екатерине Романовне помогло заступничество императрицы Марии Федоровны и фаворитки Павла I — Екатерины Ивановны Нелидовой. Эти две женщины, порой забывая о ревности, старались вместе сдержать гнев императора и помочь опальным. Уступив их просьбам, Павел очень неохотно разрешил княгине вернуться в Троицкое и безвыездно жить там. Ссылка Екатерины Романовны кончилась после гибели Павла в 1801 г. Она снова смогла приезжать из имения в старую столицу и по долгу жить в своем великолепном каменном доме на Большой Никитской (ныне здание консерватории). Здесь хранилась ее богатейшая библиотека, которую княгиня собирала с юности. Здесь же устраивались музыкальные вечера, несмотря на возраст и нервные потрясения, княгиня сохранила голос, когда-то пленявший Дидро, и сама писала музыку. Окруженная почетом и уважением она присутствовала на коронации Александра I, получила приглашение вернуться ко двору, но предпочла остаться в Москве. Дни ее клонились к закату. Среди блеска и роскоши, которые сопровождали старость Екатерины Романовны, она ощущала себя удивительно одинокой.

О последних десяти годах жизни Дашковой известно главным образом из воспоминаний двух сестер ирландок Мэри Бредфорд и Кетрин Уильмот, гостивших у княгини. Дашкова ни в чем не изменила себе. Не примирилась с детьми, а свои нерастраченные материнские чувства обратила на Мэри и Кетрин, нанимала им учителей, возила на балы и в небольшие путешествия, рассказывала о Москве. Ходила в мужском пальто с нашитой на него орденской звездой, в ночном белом колпаке и шейной косынке. Во всеуслышанье поправляла священника во время службы в церкви, приезжала на балы раньше всех гостей и расхаживала по залу, пока лакеи поспешно зажигали свечи…. Прежде чем вместе с ирландскими гостьями умиляться на то, что Екатерина Романовна — живая московская достопримечательность — приводила общество старой столицы в трепет — попробуйте поставить себя на место прихожан храма, где течение обряда вдруг прерывалось менторским голосом княгини; хозяев дома, которые, не успев толком одеться, должны были спешить принять столь высокопоставленную гостью и выслушивать ее недовольство по поводу того, что праздник еще не начат; гостей, явившихся, как тогда говорили, «засвидетельствовать свое почтение»(а такие визиты в те времена были обязательны), и не удостоившиеся в доме княгини стула. Тогда многое в поведении Дашковой представиться в ином свете.

Влияние Екатерины Романовны на жизнь старой столицы в первое десятилетие XIX в. часто преувеличивается. Особого страха перед ее суждениями никто не испытывал, никакой «властью в почетном уединении», как предполагал А. И. Герцен, написавший комментарий к первому изданию мемуаров Дашковой, она не обладала. Но в ней видели живой памятник эпохи, яркий осколок блестящего екатерининского времени. Это само по себе и определяло место княгини в тогдашней Москве, объясняло интерес, который она вызывала, и терпение, с каким дворянское общество относилось к ее выходкам. Несмотря на громкое имя, княгиня не стала среди московского дворянства «своей». Однако парадокс состоит в том, что и «чужой» Дашкову в Москве никто бы не назвал.

Чем была московская жизнь для самой Дашковой? Большинство русских вельмож XVIII в., возвращаясь в старую столицу, после чиновного Петербурга чувствовали себя свободнее. Екатерина Романовна полжизни провела в опалах, московское уединение всегда было для нее вынужденным, она ни разу не удалялась в него по своей воле, а лишь вуалировала явную немилость рассказами о желании «поправить здоровье» в Москве. Лучшим способом употребить время с пользой Дашкова считала длительное заграничное путешествие. Но проведя в старой столице долгие годы, Екатерина Романовна смогла проникнуться духом этого огромного города, поняла о нем нечто важное, выразившееся в ее словах: «Москва — целый мир, обширный и многолюдный, населенный непохожими друг на друга обитателями». Именно непохожесть жителей Москвы друг на друга и спасала старую княгиню от изоляции в дворянском обществе старой столицы. Первопрестольная принимала самых разных людей. В этом пестром, многоликом мире у Дашковой была своя, далеко не последняя роль, и, когда 4 января 1810 г. старая княгиня скончалась, заполнить образовавшуюся после нее пустоту было некем.

Стояла изматывающая жара, дорожная пыль висела в воздухе плотной завесой. Даже лошади, казалось, задыхались, что же говорить о всадниках? Знаменитая поездка императрицы в Крым 1787 г. шла к концу. Москва была уже недалеко, но свита императрицы стенала, умоляя о привале. Поэтому, когда 23 июня 1787 г., на горизонте замаячили величественные очертания Дубровиц — подмосковного имения князя Г. А. Потемкина — радостные возгласы невольно вырвались из уст даже самых выносливых спутников Екатерины II. Вскоре тенистые липовые аллеи приняли под свою сень вереницу дорожных царских карет. Легкий ветерок с р. Пахры доносил свежесть и прохладу.

Через несколько минут перед измученными путниками открылся вид белоснежного усадебного дворца, ярко выступающего на фоне изумрудной зелени парка. Хозяин усадьбы — князь Потемкин остался на юге, где начались турецкие провокации на границе. Но его дом был готов принять огромную и разноязыкую царскую свиту. У ворот маленький оркестр играл приятную музыку.