Читать онлайн «Статьи из еженедельника «Профиль»». Страница 37

Сложности в производстве картины о Путине-президенте связаны прежде всего с тем, что даже в окружении президента до сих пор нет единого мнения о том, каким следует представлять его стране. Часть советников во главе с Глебом Павловским настаивают на том, что в имидже Путина должны доминировать суровость, решимость, величественность. Другая часть кремлевского пула — наиболее ярко представленная Манским — считает, что страна должна видеть Путина простым и очень положительным. «Потому что это действительно в полном смысле слова положительный человек».

Некоторые эпизоды Манский не включил в картину сознательно, хотя материала о Путине собрал очень много. Например, он не стал снимать сцену вноса подарков в квартиру престарелой учительницы. То есть сам-то он, возможно, и снял бы, но Путин сделал резкий запрещающий жест.

В другой раз, желая обойтись «без патоки», Манский не включил в картину упоминание о том, что, уже переехав в Москву, Путин каждые выходные проводил в Петербурге, в больнице у родителей. «Летал туда, сидел у них, даже когда уже ничего нельзя было сделать. И он знал это».

К сожалению, любимый «метод длительного наблюдения» в фильме не сработал — просто потому, что длительного наблюдения не было. Лишь однажды, неожиданно для охраны и для съемочной группы, Путин пригласил Манского и операторов проследовать за ним домой. Перед этим он неоднократно и жестко предупредил, что никаких семейных съемок не будет, хотя именно съемка в кругу семьи планировалась многократно. «Время сейчас такое, что чем меньше показывают семью и чем меньше знают о ней — тем больше свобода моих действий», — пояснил президент.

На предложение президента поплавать вместе с ним в бассейне Манский ответил воспитанным отказом, но резиденцию и спортзал сумел запечатлеть. Не обошлось и без забавной ошибки: операторы были потрясены скромностью президентского жилища, но им объяснили, что в этой крошечной избушке живет собачка президента с охраной.

В целом воспоминания Манского и Путина о взаимном общении опять-таки остались самыми теплыми, хотя значительная часть критиков, как всегда, осталась недовольна. «Путин в этом фильме снова выступает не как человек, а как функция. Перед нами один и тот же набор фраз, — заметила Ирина Петровская. — Набор этот легко прокрутить в голове, один штамп автоматически тянет за собой другой: в стране долго никто не наводил порядок. Мы топтались на месте. Россия должна быть сильной. Достигнут большой успех. Принят профицитный бюджет. Кто, если не мы». Все это изредка оживляется проходами и проездами. Путин у Манского только и делает, что соболезнует и поздравляет. Кстати, представительскими функциями его занятия во многом и исчерпываются, так что Манский-то как раз сделал все, что мог…

— Путин чувствует себя, может быть, неловко. До сих пор. Обживать российскую власть — занятие долгое. И мы включили в фильм кадры, может, и не очень выгодные по пиару: например, где он еще толком не знает, какой вид открывается из его кабинета. Тем, кто был близко в начале 2000 года, видна была некоторая растерянность. Но я настаиваю: страна должна видеть его и таким. Главное — человеком. Политика давно уже никого, кроме политиков, не интересует.

Вероятно, «Путин. Високосный год» — не последняя работа Манского о первых лицах государства. Но хорошо и то, что свою близость к Кремлю он использует, чтобы помочь российскому документальному кино. На 2001 год ВГТРК получила небывалые, хотя и довольно скромные по западным меркам средства — их должно хватить на производство двух гигантских телесериалов, которые Манский в своей стрелецкой неугомонности запланировал на ближайшие несколько десятков лет.

№ 24(246), 25 июня 2001 года

Моя неприязнь к пиву имеет характер абстрактно-теоретический. Мне не нравится пивная идеология и соответствующий образ жизни. Говоря проще, мне не нравятся люди, которым нравится пиво.

В книге Василия Шульгина о евреях «Что нам в них не нравится» выделен специальный разряд идеологических антисемитов: такой теоретик может дружить с евреем и даже спасать ему жизнь, но еврей не нравится ему как тип, склонный к определенной идеологии, морали, бытовым привычкам и пр. Такой человек вовсе не призывает обязательно бить жидов, но их телевизионную рекламу он бы, само собой, не приветствовал. Так же и я относительно пива: я вовсе не собираюсь бить его везде, где встречу. Я не призываю к пивным погромам, к черте пивной оседлости и поражению пива в правах. Мне просто не нравится пиво как идея, подменяющая благородное дело попойки чем-то суррогатным, разбавленным, обладающим всеми опасностями и рисками традиционного алкоголя, но не имеющим его несомненных достоинств.

Пиво — напиток имитаторов. К нему необыкновенно пристрастны люди, любящие так или иначе позиционировать себя — тогда как нормальному человеку до позиционирования не должно быть никакого дела: живи себе, не думая о реакции окружающих, не заботясь о том, стильный ты или нет, современный или архаичный, патриотичный или космополитичный… Пиво потому и рекламируется так шумно и изобретательно, что идеально вписывается в рекламный формат: ведь продукт, каким вам его преподносят в рекламе, должен означать вашу принадлежность к тому или иному клану. Именно принадлежать к клану потребители пива почему-то обожают больше всего. Не знаю, почему так сложилось. Вероятно, потому, что пиво — имитатор по своей природе: вы как бы напиваетесь, а как бы и не до конца. Вы круты — но в меру, демократичны — но и продвинуты, хмелеете — но не теряете самоконтроля. Все эти качества незаменимы для людей, которые любят не опьянение (те-то пьют водку да коньяк), а его расчетливую симуляцию.

Пиво — напиток для подростков, желающих приобщиться к взрослости, и для менеджеров, желающих имитировать теплое дружеское общение на корпоративной вечеринке, где не дай бог сказать лишнее — веселые друзья тут же донесут по начальству. Пиво пьют женщины, для которых водка чересчур крепка и горька (хотя пивной женский алкоголизм так же неизлечим, как и водочный, — только он опасней, потому что подкрадывается незаметней, на более мягких лапках). От пива люди пьянеют медленнее, а потому успевают наговорить больше глупостей. За водкой можно горячо и искренне обсуждать мировые вопросы — но пиво никогда не даст вам такого градуса, который потребен для их разрешения. После водки испытываешь нешуточные физические и духовные страдания: тут и муки совести, и попытки вспомнить, что было вчера, и головная боль, и тошнота, и клятвы никогда, никогда больше… Фолкнер перед каждым большим романом срывался в запой: что-то он там такое видел, в облаках и на дне, в мучительных перепадах между божественными откровениями и дьявольскими расплатами за них. Пиво никогда не заставит вас так раскаяться. А потому и не вызовет ни настоящих мук совести, ни клятвы навсегда порвать с пагубной привычкой к алкоголю. В пиве все понарошку — в том числе и похмелье.