Читать онлайн «Белинский». Страница 6

Особенно сильным контрастом шеллингианской эстетической теории было выступление Белинского за реализм в искусстве. Ведь романтическая школа, в основе воззрений которой лежала философия Шеллинга, боролась против представления об искусстве как о воспроизведении жизни. А как раз такое представление постепенно занимает центральное место в эстетических воззрениях Белинского. Следует отметить, что в первое время оно существует рядом с его мыслями об искусстве как о «таинственном сомнамбуле» и пр. Но Белинский не замечает таящегося тут противоречия. Первые его высказывания в защиту реализма относятся еще к «Литературным мечтаниям», т. е. к периоду наибольшего влияния на критика шеллингианства. Чернышевский считает, что Белинский в это время был реалистом «по предчувствию».

Однако вскоре критик недвусмысленно заявил о своем сочувствии реализму. В своей замечательной статье «О русской повести и повестях Гоголя», написанной в 1835 г., Белинский прямо говорит, что в России развилось реальное направление в литературе. Достоинством этой новой литературы он считает «беспощадную откровенность». «…В ней жизнь является как бы на позор, во всей наготе, во всем ее ужасающем безобразии и во всей ее торжественной красоте…» (3, 1, 267). Критик отмечает, что в новых художественных творениях «жизнь как будто вскрывается аналитическим ножом». Главой нового литературного направления Белинский называет Гоголя. Он первый указывает на гениальность великого писателя и вопреки нападкам и «похвалам» реакционных авторов предрекает ему исключительную роль в русской литературе.

Творения Гоголя помогают Белинскому диалектически осмыслить реальную действительность. Он говорит, что почти каждая повесть Гоголя — смешная комедия, которая начинается глупостями, оканчивается слезами и называется жизнью. «И такова жизнь наша: сначала смешно, потом грустно!» (3, 1, 290). Белинский указывает на противоречия действительности, вскрываемые творчеством Гоголя: он отмечает скрытые контрасты в «Невском проспекте», горечь в смехе над ссорой Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича, противоречия великой эпохи целого народа в повести о Тарасе Бульбе, загадки человеческой психологии в «Старосветских помещиках».

Анализ последней повести особенно замечателен. Критик подчеркивает реализм этого произведения. Он указывает, что старосветских помещиков связывает лишь одно «низменное» чувство — привычка. К высшим поэтическим достижениям этой повести он относит диалог между Пульхерией Ивановной и Афанасием Ивановичем на тему: «Чего бы такого еще поесть». А между тем, говорит Белинский, у Гоголя показано «великое таинство души человеческой», поставлена «великая психологическая задача»: почему такое, казалось бы, низменное чувство, как привычка, часто превышает по своей силе высокие и благородные страсти людей? «Г-н Гоголь, — пишет критик, — сравнивает ваше глубокое, человеческое чувство, вашу высокую, пламенную страсть с чувством привычки жалкого получеловека и говорит, что его чувство привычки сильнее, глубже и продолжительнее вашей страсти… Так вот где часто скрываются пружины лучших наших действий, прекраснейших наших чувств! О бедное человечество! жалкая жизнь!» (3, 1, 292). Не раз потом Белинский, уже в связи с социальными задачами русской жизни, задумается над страшным вопросом о силе привычки, над проблемой традиций, которые нельзя безнаказанно игнорировать.

Утверждение реализма в эстетике Белинского сопровождалось отходом его от философии Шеллинга. Но это не значит, что критик перестал признавать его заслуги. Много лет спустя, уже став материалистом, подвергнув резкой критике шеллингианскую «философию откровения», он вместе с тем назвал раннего Шеллинга великим мыслителем, много давшим развитию человеческой мысли.

Отход Белинского от Шеллинга не был еще отказом от идеализма. В противоречивом развитии его мировоззрения произошел вдруг неожиданный поворот: в 1836 г. Белинский при помощи Бакунина познакомился с философией Фихте. Сначала критик увлекся его идеями. Горячо сочувствуя в тот период французской революции, он обнаружил отклик на нее и в этих идеях. По его собственному свидетельству, он тогда «фихтеанизм понял, как робеспьеризм» (3, 11, 320). Его привлекало в этом учении то, что Фихте, подобно Робеспьеру, противопоставлял существующему обществу идеальное общество, построенное на началах разума и моральных принципов. Белинский писал тогда Бакунину, что благодаря философии Фихте он убедился, что «идеальная-то жизнь есть именно жизнь действительная, положительная, конкретная, а так называемая действительная жизнь есть отрицание, призрак, ничтожество, пустота» (3, 11, 175).

В своей статье «Опыт нравственной философии А. Дроздова», написанной в сентябре 1836 г., Белинский, отражая идеи Фихте, излагает основной вопрос философии в духе субъективного идеализма. Он утверждает, что «факты и явления не существуют сами по себе: они все заключаются в нас. Вот, например, красный четвероугольный стол: красный цвет есть произведение моего зрительного нерва, приведенного в сотрясение от созерцания стола; четверо-угольная форма есть тип формы, произведенный моим духом, заключенный во мне самом и придаваемый мною столу; самое же значение стола есть понятие, опять-таки во мне же заключающееся и мною же созданное, потому что изобретению стола предшествовала необходимость стола, следовательно, стол был результатом понятия, созданного самим человеком, а не полученного им от какого-нибудь внешнего предмета» (3, 2, 239–240).

Но субъективный идеализм уже тогда по существу был совершенно чужд Белинскому, а «абстрактный идеал» очень скоро перестал его удовлетворять, и он отрекся от него. Впоследствии он в шутливой форме признался Бакунину, что «прогулялся» по идеям Фихте «больше для компании, чтобы тебе не скучно было одному» (3, 11, 322–323). Отмечая, что учение Фихте принесло ему «великую пользу», Белинский вместе с тем подчеркнул, что оно сделало и много зла: возбудило веру в мертвую, абстрактную мысль. Но эта вера была непродолжительной. Какую же пользу критику принесло его увлечение идеями Фихте? Белинский прямо не говорит об этом. Но в последующие годы, подчеркивая большое значение Фихте в истории философии, он относит немецкого мыслителя к «пророкам гуманности», к «жрецам вечной любви и вечной правды» и отмечает его заслугу в призыве к действию. Видимо, именно эти особенности философии Фихте оставили свой след, хотя и в преображенном виде, в мировоззрении Белинского.

В 1836 г. произошло событие, которое, по выражению Герцена, «прогремело подобно выстрелу из пистолета глубокой ночью» и «разбило лед после 14 декабря». В «Телескопе» было опубликовано «Философическое письмо» П. Я. Чаадаева, содержавшее кроме философских идей автора резкую критику существовавшей в России системы. Это было первое открытое критическое выступление после восстания декабристов. По распоряжению Николая I «Телескоп» был закрыт, Надеждин сослан, а Чаадаев объявлен сумасшедшим. Поскольку Белинский был непричастен к опубликованию «Письма», он отделался обыском при въезде в Москву. Все же он снова остался без средств к существованию и полтора года не печатался. Только с марта 1838 г., став фактическим руководителем журнала «Московский наблюдатель» (формально его редактором являлся В. П. Андросов), Белинский возобновил свою литературную деятельность.