Читать онлайн «Ближний взгляд.Тексты этих лет». Страница 13

Но вот засбоила оттепель, начался застой. Тяжкий пресс снова налег, однако всех загнать под него уже не удавалось. Люди выскальзывали, разбегались, а потом вдруг возникали в новых, неожиданных местах.

Одним из таких мест и оказалась Шаболовка с ее «учебными программами» и вольным духом просветительства.

Авторы были безупречны, за такими именами, как за каменной стеной, — классики! Но что именно бралось из великого наследия — о, это уже было вовсе не хрестоматийно. И подход к ним был сегодняшний, живой, а не хрестоматийный.

Наталья Анатольевна была одним из лидеров молодой театральной критики. Сейчас даже профессия такая — театральная критика — практически исчезла. Тогда это был мост, связывающий сцену и зрителя. Более того, критика была важным участником творческого процесса, постоянным публичным собеседником в многофигурной композиции — драматург, театр, печать, телевидение. Крымова была женой Анатолия Эфроса, одного из самых ярких режиссеров в масштабе Европы, но это не мешало утверждению ее индивидуальности, ее самостоятельного авторитета.

Авторитет был высокий. Вот пример. Крымова увлеклась литовским театром — Вильнюс, Каунас, но прежде всего — Паневежис. Она влюбилась в этот совершенно европейский театр в маленьком городке, в его создателя и руководителя Мильтиниса, в его актеров. И вот она читает лекции, пишет в газетах, говорит по телевидению об этом театре, толкует зрителям его творческий метод. Она неутомима в своих монологах о «литовском чуде». Я утверждаю, ибо я свидетель событий, именно она зажгла искру интереса к Паневежису, пламя вспыхнуло, и длительные гастроли театра, играющего на литовском языке в Москве, стали событием, отголоски которого слышны до сих пор, через тридцать лет, — это обилие литовских режиссерских имен на московской афише.

Я жил тогда в Ленинграде. Наталья Крымова, конечно, часто бывала на наших спектаклях в БДТ. Смело и много писала про полузапрещенный спектакль «Горе от ума», в котором я играл Чацкого. Мы познакомились и подружились. Тесно и навсегда. Житье в разных городах не мешало. С разных сторон мы шли в это время к Пушкину. Я поставил и исполнил «Евгения Онегина» на ленинградском телевидении, Крымова задумала цикл передач о драматургии Пушкина в «Учебке» на Шаболовке. Она предложила сотрудничество, и я согласился, тем более что съемки первого фильма намечались в Питере.

Так с Пушкина началась моя связь с замечательным творческим центром. Скучное длинное название — «Главная редакция научных, художественных и учебных программ» (сокращенно «Учебка») — не имело значения. Значение имели люди, которые там работали, прежде всего руководитель редакции Клавдия Ивановна Строилова и тот состав режиссеров, актеров, операторов, художников, помощников, которых сплотила Клавдия Ивановна на Шаболовке. Связь эта длилась более пятнадцати лет и оборвалась, когда исчезла и редакция, и сама Шаболовка как культурный центр.

Нельзя сказать, что никогда ничего подобного не было на телевидении раньше. И все-таки жанр этих фильмов был особенный. Во-первых, УРОВЕНЬ ВСЕХ составляющих, во-вторых, ПОСТОЯНСТВО выхода и появления фильмов на экране, и в-третьих (это главное), СООТНОШЕНИЕ определяющих линий — игровой и, если можно так выразиться, «обсудительной». Здесь никогда не пользовались готовыми блоками. Дескать, делаем драматургию Островского, а в каком театре идет сейчас Островский, а? Ну, и пригласим актеров, пусть сыграют сцену из спектакля. Никогда! Никогда так не делалось на «Учебке». Все создавалось заново. Все определялось идеей автора и режиссерским замыслом данного фильма. Была свежесть, а порой и настоящие прорывы в понимании стиля и смыслов, казалось бы, известных произведений.

«Обсудительная», или просветительская, часть никогда не была ученой лекцией. Это было приглашение зрителя к размышлению, к проникновению — тогда монолог автора. Но чаще диалоги — с приглашенным знатоком, с воображаемым оппонентом, наконец, с актерами, которых зрители только что видели в ролях — в гримах, в иных костюмах, в иной обстановке.

С Крымовой мы начали с пушкинского «Каменного гостя». Сцена у Лауры. Я играл все роли, в том числе и саму Лауру. Непросто и невероятно увлекательно было находить сочетания театральной убедительности и концертной условности в мизансцене, в исполнении. Место съемки выбрали неожиданно и точно — интерьеры изумительного петербургского дворца на Неве, в котором и сейчас располагается Дом ученых. Тут тебе и роскошь, тут тебе и вкус, и Испания, и… что хочешь! Придумать и осуществить такое с выездом всей группы в Ленинград — это уж достижение и Натальи Анатольевны, и Клавдии Ивановны. Но осуществили! (В скобках — расскажу для интересующихся реальными трудностями работы. Группа приехала. Назначили репетицию и съемку, а нам накануне — бац, отказ! «Не можем предоставить вам помещение для работы!» Что? Как? А так: плохи были тогда мои взаимоотношения с властями города, и с партийными, и с КГБ. Почему плохи — другой разговор. Я был (без преувеличения) очень известным артистом, и по театру, и по кино, уже вышли сверхпопулярные фильмы «Республика ШКИД» и «Золотой теленок». В Питере знал меня в лицо чуть ли не каждый второй. Booт! Именно потому! Потому и отказ. Было негласное распоряжение по городу не допускать меня ни к экрану, ни к микрофону. Директор Дома ученых спокойно предоставил московской группе помещение для съемок, а когда узнал, что сниматься будет этот наш, по поводу которого приказ, — стоп! Эх, скверное было настроение. Но день прошел, два, походили, поговорили, опять Наташа Крымова, конечно, Клавдия Ивановна, да и я — объяснили: это, дескать, будет там, далеко, в Москве, всего лишь на Учебной программе, это, дескать, всего-навсего Пушкин, кто узнает, да и кому это нужно?.. И уговорили.) Конец скобок. И сняли. И хороший был фильм.

В скромных павильонах студии сооружались декорации. Недостаток средств искупался фантазией, вкусом и инициативой художников. Костюмы чаще всего были из подбора — пользовались тогда еще богатыми и открытыми складами Мосфильма и Центрального телевидения. Постепенно в фильмах «Учебки» стала появляться и натура. А значит, экспедиции, выезды на природу. Это было уже большое дыхание.

«Сцены прощания» — такое рабочее название мы с Натальей Крымовой решили дать фильму о драматургии Чехова. Снимали в Мелихове, в чеховском доме, в окрестностях, в саду. Подлинность обстановки имела двоякое воздействие. Вот оно, все ТО САМОЕ — эти стены, эти окна, мебель, деревья, тропинки, пруд. Настраивает, вдохновляет. Но, с другой стороны, трудно сделать это своим, мешает уважительное отношение к мемориалу. Актерам нужно преодолеть некоторую скованность, поведение «как в музее». А вот музейность никак не хотелось допускать в наши фильмы. Передать живую вспышку чувства в сдержанных по форме чеховских «прощаниях навсегда». В березовой рощице мы с Натальей Теняковой играли последнюю встречу Тузенбаха и Ирины из «Трех сестер»; в гостиной чеховского имения — сближение и обрыв отношений Астрова и Елены («Дядя Ваня»). Тузенбаха мне довелось играть в театре, а вот доктор Астров так и остался в памяти этой съемкой в мелиховском доме, поиском и нахождением ритмов диалога с поразительно сыгравшей Елену Наташей Теняковой, тоже, к сожалению, никогда не вернувшейся к этой роли.