Читать онлайн «Слово о полку». Страница 20

Он расспросил меня обо всех подробностях плана. Несколько фраз его сохранились у меня в письмах, которые я посылал домой в Петербург. Одна о легионе:

«Это – одна из самых красивых мыслей, с какими довелось мне сталкиваться в жизни: чтобы евреи сами бились за землю Израиля».

Две другие о России, о которой к концу беседы он много расспрашивал. В то время уже было известно, что и армия, и государственный порядок быстро идут к распаду.

«Россия, может быть, и падет, и немцы думают, будто это им поможет: но Самсон больше врагов погубил в час своей смерти, чем за целую жизнь».

«Керенский – святой человек. Но он адвокат: он думает, будто мир есть судебная палата, где побеждает тот, у кого лучшие аргументы. Вот он и аргументирует; а его противники копят динамит».

По распоряжению военного министра вызвал меня к себе директор отдела вербовки генерал Геддес (впоследствии британский посол в Вашингтоне). Мы вместе выработали, что полк будет называться коротко и ясно: Te Jewish Regiment. Форма будет обычная, только вместо фуражки – колониальная шляпа, вроде как у бойскаутов. Кокарда – семисвечник («менора») с еврейской надписью «Кадима» – это значит и «вперед», и «на восток».

– А кого вы бы хотели командиром? – спросил генерал. – Есть у вас в виду кандидат еврей?

Трудный вопрос. В кармане у меня лежало письмо Патерсона из Дублина. «…По моему глубокому убеждению, вам нужен полковник еврей. Я был бы счастлив опять вести в огонь еврейских солдат: но и справедливость, и интересы нашего дела требуют, чтобы честь эта досталась еврею».

Правильно – только где такого найти? В ассимиляторском окружении майора лайонеля Ротшильда можно было найти человека с подходящим чином – но уж очень я разборчив в применении титула «еврей». Изо всей этой компании один только офицер отнесся к нашему делу сразу «по-еврейски» – звали его майор Шенфильд, и он, насколько мог, был нам полезен в первое время моей работы. Джэмс Ротшильд тогда уже перешел из французской армии в канадскую, но он еще был поручик. Л. М. Марголин, тот австралийский поручик, о котором я упоминал в рассказе о Габбари и о котором часто с тех пор думал, был уже, правда, майором, но он стоял где-то во Фландрии со своими австралийцами и не согласился бы уйти с фронта. О полковнике Ф. Сэмюэле я тогда еще не слыхал. Но, при всем уважении к упомянутым именам, я и теперь думаю, как думал тогда, что историческую честь эту честно заслужил другой: тот, кто не постыдился стать во главе еврейских «погонщиков» и сумел сделать из них боевую единицу, при упоминании которой военный министр наклоняет голову; тот, кто и в госпитале думал о нас и продолжал нам помогать, составляя книгу, которая потом много нашумела – «С сионистами в Галлиполи»; тот, который поверил в нас с первого момента, когда еще все над нами смеялись.

Я сказал:

– Есть один только кандидат: хоть он не еврей, но полковником нашим должен быть он, и надеюсь, он будет еще нашим генералом: Патерсон…

Ассимиляторы формально объявили войну. Они отправили к военному министру целое посольство, с лордом Суэтлингом, Лайонелем Ротшильдом и присными. Цель у них была совершенно ясная, и дело шло не только о легионе. Они уже знали, что правительство собирается обнародовать какую-то декларацию в смысле поддержки сионизма: всеми силами они старались этому помешать и логически рассудили, что еврейский корпус на Палестинском фронте, с их точки зрения, еще гораздо опаснее, чем простая декларация на бумаге. Они потребовали от военного министра, чтобы вообще еврейский полк был раскассирован; иностранных евреев, конечно, следует забрить, но распределить по общим батальонам и послать туда, куда посылают большинство солдат, а никак не в Палестину.

– Вот что я могу для вас сделать, – сказал лорд Дарби. – Распределить их по другим батальонам не могу, это дело решенное, но решение о том, чтоб их полк назывался «еврейским» – мы пересмотрим. Он будет носить одно из обычных полковых имен. Будет во всех отношениях рассматриваться как обыкновенный британский полк, и пошлют его туда, куда решат послать.

Через полчаса нам эту новость сообщили в бюро. Еще через час мы ответили контрмобилизацией.

Патерсон, рискуя военным судом, отправил резкое письмо генерал-адъютанту (в Англии это – высший военный шеф военного министерства, главное лицо после министра). Патерсон заявил в этом письме, что в ответе Дарби еврейским плутократам видит измену, нарушение слова и обман еврейских рекрутов (у него тогда уже было несколько сот солдат в новом нашем лагере близ Портсмута); что все это – стыд и позор для доброго имени Англии, и поэтому он просит освободить его от командования.

X. Е. Вейцман и майор Эмери отправились к лорду Мильнеру, в то время члену военного кабинета, и высказали ему горькую жалобу на уступчивость военного министра. Мильнер, сам глубоко возмущенный, в тот же день устроил себе свидание с Дарби – и получил согласие этого добрейшего государственного деятеля на то, чтобы через неделю представилась ему «контрдепутация», которая предъявит обратные требования и которой он, лорд Дарби, тоже предложит компромисс.

А я вспомнил свое старое кредо: правящая каста мира сего – журналисты. Я поехал в редакцию «Таймс» к мистеру Стиду. Что я ему сказал, не помню; но его ответ у меня записан в подлинной форме, коротко и ясно:

– Завтра «Таймс» скажет военному министерству, чтобы оно не валяло дурака (not to play the fool).

– Но Патерсон не хочет оставаться, – сказал я, – я без него не могу работать.

– «Таймс» посоветует ему остаться.

На следующее утро в «Таймсе» появилась его передовица. Мне говорили, что такой головомойки военное министерство не получало за все время войны. «Таймс» высмеивал бюрократию, готовую считаться с дюжиной тузов, за которыми, кроме их собственной гостиной, никого нет, и ради них пренебрегать идеализмом многомиллионной массы, симпатии которой кое-что значат в мировом учете. Если нужна уступка, перемените имя: вместо «еврейского» назовите полк «маккавейским»; но еврейский характер полка и его специальное назначение должны быть сохранены. «И мы надеемся, что полковник Патерсон, негодование которого мы вполне понимаем, изменит свое решение и возьмет назад свою отставку».

После этого выступления газеты-громовержца все остальное уже было сравнительно легко. Лорд Дарби принял вторую делегацию и сказал им, что за полком сохранен будет еврейский характер и что нет никаких причин опасаться отправки его не на тот фронт, какой предполагался с самого начала; и вообще все будет в порядке. Но в одном отношении правы, по его мнению, джентльмены из первой депутации: звание «еврейский полк» есть почетный титул, и вряд ли уместно сразу давать его контингенту, который еще не успел показать себя на поле битвы. Титул этот нужно прежде заслужить; он, министр, обещает, что немедленно после того, как еврейские солдаты с честью проявят себя на фронте, полк получит и еврейское имя, и еврейскую кокарду. Покамест же решено дать им другое имя, тоже почетное – тридцать восьмой батальон королевских стрелков (Royal Fusiliers).