Читать онлайн «Тайны политических убийств». Страница 37

— Боже! Войска стреляют в толпы безоружного народа! И какие войска — русская гвардия, полки, созданные еще Петром Великим! Какое дьявольское наваждение поразило правителей России!

Так воскликнул генерал Брусилов, узнав о расстреле рабочих 9 января 1905 года у Зимнего дворца. И сам твердо отстаивал свою линию: армия должна воевать против внешнего врага, а не против рабочих и крестьян. Гвардейские части под его командованием не участвовали в подавлении забастовок и крестьянских волнений…

Говорят, сразу после октябрьских событий в Генштабе начали составлять списки на поощрение его работников — «для поднятия духа». Что это были за «пряники»? Досрочное присвоение званий, повышение в должностях, ценные подарки. За то, что 4 октября эти люди находились на своих служебных местах и героически смотрели, как армия расстреливала свой народ. Некоторые офицеры потребовали вычеркнуть себя из поощрительных реестров. Устыдились. А вот милицейский, генерал армии Ерин, когда на брифинге его спросили, не стыдно ли ему носить звезду Героя России, вызывающее ответил: «Надеюсь, я не доживу до времени, когда будут интересоваться, какое у меня белье».

Нет, судя по всему, Ерину не стыдно…

Говорят, некоторые из стрельцов, паливших по «Белому дому», вскоре были переведены на новые места службы. Номера их танков — тоже в целях секретности — изменены. А кое-кто, говорят, все равно спивается. Значит, есть признаки пробудившегося раскаяния?

Покаяние.

Главное, ключевое, ради чего пишу эти строки.

Через неделю, 28 апреля, планируется подписание соглашения «О достижении гражданского согласия в России». Согласие и мир — это хорошо. Но вот в проекте документа есть пункт о том, чтобы не использовать оценки событий сентября — октября 1993 года «как повод для углубления конфронтации и противостояния». Что будет считаться таким поводом? Какие оценки? Или с будущего четверга об этих событиях вообще запретят публично говорить и писать? Похоже на то.

Но тогда и надеждам на публичное покаяние виновников трагедии — конец. По крайней мере на два года.

Георгий Шахназаров, член-корреспондент Российской Академии наук: «Это условие не только ущербно в нравственном отношении. Оно невыполнимо, потому что невозможно лишить народ памяти».

Николай Травкин, лидер Демократической партии России: «Не оценив уроки октября, нельзя приблизиться к согласию».

Суд истории никому не дано запретить или отменить. Если же следствие и приговор откладываются, особенно ясно: не может быть подлинного согласия в обществе без покаяния.

А покаяние не придет без чувства вины и мук совести. Царь Борис Годунов — в трагедии Пушкина:

Император Николай Первый — в своем дневнике (о событиях 14 декабря 1825 года):

«Я Император, но какою ценою, Боже мой! Ценою крови моих подданных… Никто не в состоянии понять ту жгучую боль, которую я испытываю и буду испытывать всю жизнь при воспоминании об этом дне…»

Наш современник в своих стихах (о тех, кто расстреливал Дом Советов 4 октября 1993 года):

Это поэт и публицист Владимир Бушин спрашивает убийц: видятся ли им хоть иногда жертвы той жуткой, кошмарной их «работы»?

7 января, в день Рождества Христова, я стоял в маленькой церкви во имя преподобного Димитрия Прилуцкого, что близ Новодевичьего монастыря. Священник отец Кирилл читал торжественное праздничное послание Патриарха. И вдруг я вздрогнул: прозвучали слова о братоубийственном кровопролитии.

«…Не прислушавшись к призыву Церкви, люди подняли руку на ближних своих, и в начале октября пролилась невинная кровь множества людей. Мы не перестаем возносить усердные молитвы о всех погибших и страждущих, молитвы об устроении России и призывать к покаянию».

Да, призыв к покаянию вновь раздавался над всей землей российской, звучал во всех православных храмах, стучался в людские сердца.

Однако покаяния не было и нет.

Может быть, декабрьское голосование большинства армии не за тех, кто отдавал в октябре бесчеловечные приказы, следует признать своеобразным коллективным покаянием за содеянное? Но неужели ни у кого лично не возникло потребности покаяться перед людьми?

Майор американских ВВС Клод Изерли, участник атомной бомбардировки Хиросимы в августе 1945-го, не вынес угрызений совести и попал в психиатрическую лечебницу. А потом стал активнейшим борцом против опасности новой войны.

Никто из бомбивших российский Верховный Совет в октябре 1993-го и организовавших эту варварскую бомбежку, насколько я знаю, с ума не сошел, в монастырь замаливать тяжкий грех не удалился.

Может, кто-то из них хоть скажет свое покаянное слово в газете?

Нет, и в газете — ни в «Правде», ни в какой-либо другой — никто из непосредственных убийц и главных виновников, организаторов массового убийства не сказал покаянного слова. Суд над ними еще впереди.

Навсегда врезался в память и в сердце этот момент.

Выхожу из лифта у себя на восьмом редакционном этаже, а навстречу — курьер с телетайпа. Несет, конечно, последние тассовские сообщения. Как обычно, как всегда. Только почему-то сейчас на глазах у пожилой женщины слезы.

— Ужас! — обращается ко мне. — В «Московском комсомольце» взрыв. Холодов погиб, Катя Деева ранена. Я их по газете знаю, читала, сын выписывает…

С того трагического дня 17 октября 1994 года прошел ровно год. И произошло множество новых трагедий. Однако эта не только не забылась, но в моем сознании, да и многих других, наверное, обрела даже какую-то дополнительную остроту и загадочность. Как и характер ее героя.

О Диме Холодове (так его, погибшего 27-летним, сразу стали называть: не Дмитрий, а именно Дима) писалось и говорилось много. Было это с сильной политической направленностью: Грачев, Бурлаков, коррупция в ЗГВ… Понятно, он же «бросал тень» на всех них, вот и замелькали имена главных военных при обсуждении версий убийства.

Другая сторона темы, тоже звучавшая очень сильно, — принадлежность убитого к нашему журналистскому цеху. И эта профессиональная корпоративность тоже понятна. Может, где-то мы даже увлеклись ею, повторяя громкие подсчеты, сколько «нашего брата» погибло и пострадало. Будто смерть какого-нибудь «безымянного» солдата на каком-то неназванном участке земли — трагедия меньшая. А сколько их нынче, этих смертей!..