Читать онлайн «Воспоминания». Страница 57

В 1835 г., если я не ошибаюсь, одно из многочисленных племен курдов из Курдистана (в Восточной Персии) совершило набег с гор в пограничные персидские районы, опустошив и разграбив их. Чтобы проучить разбойников, туда были посланы войска под командованием персидского начальника. В этих войсках находилось также 250 человек из русского батальона во главе со своим командиром. Персы проникли в горы Курдистана, но не обнаружили врага. Однажды они заметили многочисленные стада овец, пасущиеся на склонах гор. Персидский предводитель приказал овладеть этими высотами и захватить овец. Русский отряд был оставлен как резерв в долине. В упомянутых персидских войсках находился также итальянский врач, состоявший на службе у шаха. Продвинулись дальше и неожиданно натолкнулись на множество курдов, которые скрывались за соседними скалами и стремительно выскочили на них со страшными криками. Панический страх охватил сарбазов; они кинулись вниз по склонам и увлекли за собой даже своего командира. В это время русский резерв образовал каре, в котором нашел свое спасение и врач. Курды рискнули атаковать эту горстку солдат, но ружейный залп вскоре дал им понять, что здесь они имеют дело не с сарбазами. Они довольно долго кружили вокруг небольшого каре, которое медленно отступало, однако не рискнули на дальнейшую атаку и вернулись в горы с вновь отвоеванными стадами.

К вечеру русский отряд добрался до персидского лагеря, и итальянский врач поспешил разыскать своего начальника. Он обнаружил его в палатке лежащим на ковре без сил, но курящим кальян. Взглянув на врача, он глубоко вздохнул и оказал: «О хаким (доктор)! Сегодня я был мертв, но благодаря Аллаху теперь снова ожил. Теперь я понимаю, почему эти неверующие русские непобедимы. Им не хватает качества, которым мы, персы, обладаем в высшей степени: они не могут бежать, а стоят как стена, если их атакует враг».

В течение этого года произошло мало интересных событий. Я ограничусь описанием лишь того, что вносило в нашу монотонную жизнь некоторое оживление. Как я уже говорил, русская миссия в Тегеране состояла лишь из нескольких человек, поэтому мы жили как бы одной семьей. Во время завтрака и ужина мы собирались вместе, ежедневно совершали прогулки по окрестностям. Прибытие почты бывало, естественно, всегда для нас праздником, потому что каждый получал письма от близких и друзей с далекой родины; мы узнавали из газет о политических новостях.

2 февраля нас покинул князь Солтыков, чтобы вернуться в Петербург. Он не провел здесь и двух месяцев, потому что однообразная жизнь в Персии ему не нравилась. Он занимался преимущественно живописью и удостоился чести написать портреты Мохаммед-шаха и его сына-наследника (валиахда), а также первого министра. Эти и другие групповые портреты были потом литографированы в Лондоне и высланы нам.

Приближалась весна, и русский министр решил отправить с капитаном Леммом приготовленные для губернатора Хорасана (им был тогда Асиф од-Доуле) подарки. Лемм должен был воспользоваться этим случаем, чтобы определить как можно больше астрономических пунктов. Я набросал ему маршрут, следуя которому он мог определить эти пункты на возможно большем пространстве. Ему предстояло ехать по большой дороге паломников до Мешхеда, повернуть затем на северо-восток и проехать через Кучан, Боджнурд, т. е. через Хорасанский Курдистан, в Астрабад и отсюда вернуться в Тегеран через Сари и Барфруш, перевалив горную цепь Эльбурса. Так как кроме астрономического прибора у него было четыре хронометра, он взял с собой бедного персидского пилигрима, намеревавшегося совершить паломничество в Мешхед. Тот шел рядом с Леммом, неся хронометры в маленьком ящичке. Лемма сопровождал и слуга-армянин, ко-торый мог говорить по-тюркски (по-татарски). Присоединившись со своими слугами к каравану паломников, капитан Лемм, напутствуемый нами, покинул Тегеран 4 февраля.

11 февраля в Тегеран прибыл из Кандагара Виткевич. Сопровождаемый лишь одним слугой, он поехал из Фараха (Ферраха) прямо на восток, через большую солончаковую пустыню, через Йезд в Исфахан и благополучно завершил это смелое и опасное путешествие. К нам он добрался по большому караванному пути из Исфахана через Кашан и Кум. Виткевич очень много рассказывал нам о своем пребывании в Кабуле и Кандагаре, но, к сожалению, он не вел дневника и вообще не любил писать. Несколько раз я запирался с ним в моей комнате, приказав слуге никого не впускать, и Виткевич диктовал мне свои воспоминания, а также описания маршрутов, которые я впоследствии включил в свою книгу о Персии. 2 марта Виткевич выехал из Тегерана в Петербург.

О неожиданной кончине этого дворянина и благородного человека я расскажу ниже.

13 февраля был праздник курбан-байрам.[94] Мы нанесли визит шаху и его первому министру. 21 февраля в шахском дворце был дан большой прием (салам). Его величество сидел на галерее или, скорее, на веранде, на возвышении, и опирался на подушки, усеянные большими жемчужинами. Министр и знатные вельможи стояли на некотором расстоянии вокруг него. Позади, в двадцати шагах, стоял придворный поэт, который, держа в руках большой свиток, громко читал хвалебную речь, изобиловавшую высокопарными и напыщенными фразами в честь кибле-алема. В глубине сада, в котором происходил салам, толпился народ. Затем привели слонов шаха, которые преклонили перед ним колени. Стреляли из пушек. Мы с интересом наблюдали этот новый для нас спектакль. Доктор Поляк очень подробно описал эту церемонию, а также праздник мохаррем в своей работе о Персии (глава X).

На первые числа марта пришлись дни памяти смерти Хусейна в пустыне около Кербелы. Этот большой праздник траура отмечается лишь шиитами (персами), но не суннитами (турками) и продолжается 10–12 дней. Сначала мы слышали, особенно ночью, непривычные вопли «Хусейн! Хусейн!», которые производились муллами и другим народом, носившимся по улицам. Фанатики наносили себе раны наподобие ран Хусейна. Однажды во дворе посольства среди прочих появился такой фанатик, обнаженный до бедер; грудь и руки его были залиты кровью. Он нанес себе множество небольших ран (как бы следы выпущенных стрел), чтобы уподобиться личности Хусейна. По улице за ним шла большая толпа; люди били себя кулаками в грудь, беспрерывно выкрикивая: «Хусейн! Хасан!», и одаривали фанатика деньгами за его страдания. Через несколько дней на многих перекрестках были установлены подмостки (текке), покрытые сукном и украшенные блестками, где давался своего рода спектакль. Такие представления, называемые тазийе, организовывали также знатные вельможи во дворах своих домов. На одно из них, у министра иностранных дел Мирзы Массуда, мы были приглашены.