Читать онлайн «Бакарди и долгая битва за Кубу. Биография идеи». Страница 28

Восемнадцатилетний Эмилито Бакарди был ранен в бою за крепость, которую удерживали испанцы, но раны были сравнительно легкими, и вскоре он полностью поправился и снова присоединился к Масео. Однако недолгое время спустя Федерико Перес Карбо был серьезно ранен в шею. Масео оставил его на попечении одного плантатора, сочувствовавшего повстанцам, который затем переправил Переса Карбо в Гавану и далее морем в Соединенные Штаты на лечение.

В январе 1896 года генерал Арсенио Мартинес Кампос, испанский главнокомандующий, ветеран Десятилетней войны, отправился в отставку, не справившись со своими обязанностями, всего через девять месяцев после того, как ему снова поручили возглавить испанские войска на Кубе. Его место занял генерал Валериано Вейлер, который служил на Кубе во время первой войны за независимость и был печально знаменит своей жестокостью. Однако, несмотря на стремительное наступление, кубинцам недоставало побед. Испанские войска прочно окопались в Гаване.

Колониальная армия несла основные потери не в бою, а из-за желтой лихорадки и других тропических болезней, которым испанские солдаты были особенно подвержены. В целом в войне наступил застой. В первый день командования Вейлер выпустил обращение ко всем кубинцам, где предупреждал, что берет остров под контроль «с уверенностью, что я никогда не опущу руки и удержу его под властью Испании… Я буду милостив и щедр к сдавшимся и ко всем, кто стоит на стороне испанцев. Но тех, кто посмеет так или иначе помогать врагу, я буду наказывать по всей строгости закона — и у меня не будет недостатка ни в рвении, ни в изобретательности».

Разумеется, Эмилио Бакарди снова стал мишенью испанских подозрений. В один прекрасный день в мае 1896 года полицейское подразделение во главе с самим начальником полиции Сантьяго объявилось на пороге дома Эмилио и Эльвиры, дабы провести обыск и найти улики, связывавшие Бакарди с повстанцами. Эмилио только что написал несколько шифрованных писем Масео, Пересу Карбо, Эмилито и другим повстанцам и ждал связного, который должен был их забрать. Если бы письма нашли, Эмилио ждал бы смертный приговор, а остальную семью — тюрьма. Эмилио и Эльвиру предупредили, что полиция движется к их дому, и они растерялись, не зная, куда спрятать письма. Спасительную мысль подсказала спокойным голосом верная чернокожая служанка по имени Георгина.

— Дон Эмилио, дайте мне письма, — сказала она. — Я вынесу их из дома.

На руках у Георгины, которая прослужила в семье Бакарди более тридцати лет, была крошечная Лалита, новорожденная дочь Эмилио и Эльвиры, и Эльвира предложила сунуть письма под шапочку Лалиты, а Георгина выйдет с ней из дома. Дочь Эмилио Мария, тогда девушка-подросток, заметила, что писем много и под шапочку они не поместятся, схватила половину пачки и запихнула Георгине под блузку. В этот момент в дверь постучала полиция.

Когда обыск начался, Эльвира встала в стороне, и на ее суровом лице не было ни следа того ужаса, который терзал ее изнутри. Эльвира была высокая, с крупными четкими чертами лица, с роскошными черными волосами, которые она носила подколотыми в узел на затылке, и весь ее облик дышал элегантностью, серьезностью и силой. Обращаясь к начальнику полиции, она показала на Георгину и сказала едва ли не презрительно:

— Это кухарка. Вы позволите ей пойти на рынок?

Начальник полиции подумал и кивнул, и Георгина вышла из дома с преступными письмами за пазухой и под шапочкой малышки Лалиты. Георгина направилась прямиком в дом Энрике Шуга и Амалии Бакарди и оставила письма там на хранение.

Эта уловка, вероятно, спасла Эмилио жизнь, но от тюрьмы не уберегла. Полиция заявила, что нашла письмо, подписанное давним изгнанником по имени Томас Эстрада Пальма, который занимался делами повстанцев в Нью-Йорке после гибели Марти.

Эмилио препроводили в сантьягскую тюрьму и поместили в одиночную камеру дожидаться суда. Тридцатитрехлетняя Эльвира осталась дома одна с семью детьми. В таких обстоятельствах большинство кубинских жен заперлись бы в четырех стенах и стали бы заботиться о детях, подчиняться другим мужчинам в семье и не делать ничего, что могло бы привлечь внимание к ним самим и усугубить положение мужа. Однако Эльвира Капе была неординарная женщина. Она родилась в состоятельной семье и обладала уверенностью и чувством собственного достоинства, которые женщины той эпохи приобретали благодаря хорошему образованию и дальним путешествиям, и поэтому не видела причин прятаться за спинами родственников. Она разделяла преданность Эмилио идее свободы Кубы и после его ареста взяла на себя переписку с повстанцами, несмотря на опасности, которыми это было чревато для нее и ее семьи.

Первые письма от Эльвиры приводили повстанцев в недоумение — они не понимали, кто их пишет. Один кубинский офицер, который фиксировал происходящее для истории, писал, что командиры в его лагере были крайне огорчены известием об аресте Эмилио и не знали, как им выжить без него. Вскоре прибыл связной с новым пакетом шифрованных писем. Одно из них было подписано «Фокион» — псевдонимом Эмилио. «Такого мы не ожидали, — писал офицер. — Как Фокион мог написать нам, когда он сидел в сантьягской тюрьме? Неужели испанцы заставили Бакарди написать это письмо, чтобы устроить нам ловушку?» Однако когда они тщательно расшифровали письмо, командир увидел, что подписано оно «Фокиона». Больше никаких намеков на авторство не было, но в письме содержались те же новости и указания, что и в обычных письмах Эмилио.

На портрете тех лет Эльвира нарядно одета, на ней черное закрытое платье с кружевным белым воротничком, в ушах — массивные серьги с самоцветами. Однако она не улыбается, и пронзительный взгляд показывает, что перечить этой женщине не стоит.

Подобно мужу, который не одобрял шумных карнавалов в Сантьяго, Эльвира не любила светской жизни. Позже ее сестра Эрминия вспоминала, что Эльвира не любила танцевать, — для кубинки это попросту немыслимо. «Она твердила, что терпеть не может, когда мужчины хватают ее за талию, дышат ей в лицо и вертят ее, как волчок», — говорила Эрминия.

Но Эльвира нежно любила мужа, и переписка, которую они вели, пока Эмилио был в заключении, показывает, как мучились они оба в разлуке. Несколько недель спустя военный судья в Сантьяго выпустил Эмилио из одиночной камеры и разрешил им с Эльвирой обмениваться письмами. В течение нескольких месяцев Эмилио писал Эльвире почти каждый день — на чем угодно, что только мог раздобыть. Разорванный на куски пакет из оберточной бумаги снабдил его бумагой на добрую дюжину записок. Эльвира была для Эмилио связью с внешним миром, и он частенько просил ее что-нибудь ему принести — свечу, коробок спичек, крем для обуви, даже шербет («Не то чтобы я без него умираю, но если сможешь его достать, купи лучше молочный, а не фруктовый»).