Читать онлайн «Управляемая наука». Страница 15

Отношения между наукой и властью, однако, совсем не так просты как, скажем, отношения между конем и всадником. Есть и нюансы.

Живя весь век под прессом насилия, человек не может постоянно пребывать в напряжении. Нельзя вечно ощущать себя только жертвой или только борцом за справедливость. Человек стремится создать более уравновешенную, психологически более комфортную систему отношений с внешним миром. Он начинает искать объяснения и даже обоснования гнета, пытается убедить себя и окружающих, что в общем-то терпеть можно, и, как написал мне после разгрома и разгона его лаборатории в Тарту эстонский социолог:

«Тяжелее бывало. И блокаду переносили…».

Такая новая система отношений с внешним миром позволяет не только примириться с самыми гнусными фактами бытия, но даже начать (безо всякого цинизма, подчас!) сотрудничать со своими гонителями. Из лучших, так сказать, побуждений, ради пользы науки. Один из ближайших сотрудников Нобелевского лауреата академика химика Н. Н. Семенова слышал от него целую «кадровую» концепцию. Труд ученого — огромная ценность. В наших условиях быть директором института или руководителем сектора ученому не по силам, количество административных обязанностей таково, что полностью глушит творческий потенциал исследователя. Поэтому нет ничего плохого, если на руководящих должностях в науке окажутся партийные товарищи или иные должностные лица, владеющие административным талантом. Конечно, их придется за это обеспечить учеными степенями и академическими званиями, но зато сколько драгоценного времени высвободится у настоящих ученых!

У академика Н. Н. Семенова теория не расходится с практикой. На очередных выборах в Академии он голосует за то, чтобы сорокапятилетний экономист Владимир Алексеевич Виноградов стал членом-корреспондентом. Может быть Николай Николаевич Семенов (в ту пору он был Вице-президентом АН СССР) не знал, что его протеже ни к какой экономике отношения не имеет, а много лет, имея крупный чин КГБ, сначала замещал заведующего Иностранным отделом АН, а потом сам возглавлял сей отдел, чьи функции общеизвестны? Нет, Семенов хорошо все знал. Но это вовсе его не смущало. У него же есть на этот счет теория. И даже более того — принципиальная позиция. Член-корреспондент химик, гуляя как-то с академиком Семеновым по дорожкам академического санатория «Узкое», спросил его, между прочим, зачем он тащит к руководству Академией некоего X., который в науке, как всем известно, полный нуль.

— В науке он — нуль, — согласился Семенов, — но в органах очень весомая фигура. Надо же нам иметь кого-то из госбезопасности…

Академик Н. Н. Семенов — не циник, не карьерист. Он всемирно известный ученый и у себя дома в Советском Союзе достиг высших почестей. Но при всем том он считает, что руководство Академией не может существовать без чинов КГБ, без партийных боссов. И он не единственный ученый, который в этом убежден.

В дни моей журналистской молодости я забрел как-то в администрацию Советского Красного креста. Меня принял темноволосый, темпераментного вида господин, который очевидно от скуки начал рассказывать занимательные истории о своей работе в качестве медика в Эфиопии, Иране и других столь же экзотических странах. По его рассказам он много лет организовывал советские госпитали в странах Азии и Африки, дабы оказать бескорыстную помощь народам развивающихся стран. Увлеченный интересными подробностями жизни этого необычного человека, я сказал, что напишу о нем в одном из тех журналов, которые СССР выпускает для заграничного читателя.

— Не стоит, — сказал мой собеседник с несколько кривой улыбкой. — Они и так слишком хорошо меня знают…

Смысл этой странной фразы дошел до меня через несколько лет, когда я узнал, что мой собеседник — полковник КГБ О. Бароян по должности своей полуразведчик-полуподрывник международного класса. Он действительно пользовался нашими госпиталями в странах Африки и Азии для своих далеко не медицинских целей. В конце концов его изгнали из Всемирной Организации Здравоохранения после чего агент задумал прибиться к более спокойному месту. И тут его благодетелем оказался никто иной как блестящий вирусолог, творец вирусной теории рака, ныне покойный академик АМН СССР Лев Александрович Зильбер.

Зильбер (1894–1966) помог разведчику обзавестись докторской диссертацией, похлопотал, чтобы Медицинская Академия избрала его протеже в члены-корреспонденты и академики. Зачем? Когда Зильбера, человека бешеного темперамента, рискованного и постоянно брызжущего научными идеями, спрашивали, зачем он поднимает этого подонка, академик смеялся: «И подонок пригодится». Еврей Зильбер, трижды сидевший при Сталине в тюрьме, боялся, что у него снова отнимут возможность вести любимую научную работу. Как говорят, Бароян служил некоторое время своеобразным телохранителем гения. Но гений умер, а Бароян остался. Ныне он полный академик и директор очень большого научно-исследовательского института (НИИ эпидемиологии, микробиологии и иммунологии им. Гамалея АМН СССР).

Став большим хозяином, этот бывший разведчик-подрывник успешно подрывает корни науки. В институте организована система непрерывного террора. Ко мне несколько раз обращались сотрудники института — доктора и кандидаты наук с просьбой написать в газете о творимых академиком Барояном безобразиях. Дважды всесильный, как академик и как заслуженный деятель КГБ (на покое?), он третирует своих подчиненных на Ученых советах, выгоняет с работы всякого, кто ему не по душе, разрушает с особым ожесточением именно те лаборатории, которые продолжают дело Зильбера. Об одной из своих жертв, талантливом докторе наук Т. Крюковой, Бароян публично (1974 г.) заявил:

«Я верну ее в институт, если она сегодня же подаст мне заявление и станет на колени в моем кабинете. Если же она сделает это завтра, то ей придется ползти со своим заявлением на коленях от вестибюля до моего кабинета».

Очевидно, о таком академике можно сказать многое, но может быть более серьезного осуждения достоин тот, кто ввел Барояна в науку?

Такую смену, — кто из цинизма, кто от недоумия и нравственной нищеты, выращивают себе многие ученые и сегодня. Особенно прославился этим академик экономист Абел Гезевич Аганбегян, из Института экономики и организации промышленного производства АН СССР (Новосибирский Академгородок). Для местных партийных руководителей Аганбегян открыл самую широкую возможность защищать диссертации в своем институте. В том числе и самые привлекательные — докторские. Надо ли удивляться, что среди местных обкомовцев и горкомовцев академик Аганбегян пользуется самой горячей поддержкой.