Читать онлайн «Генрих Гейне». Страница 43

Для немецких либералов Франция была страной свободы, и Париж, по словам Берне, превратился в «конвент патриотов всей Европы». С другой стороны - для реакционной Германии Франция была очагом опаснейшего якобинства, и тупоголовые тевтоны мечтали о том, чтобы прекратить доступ французских идей в Германию. Многочисленные немецкие князья, конечно, всячески поощряли подобные тенденции, потому, что они не могли не чувствовать, что рано или поздно во Франции вспыхнет новая революция, которая найдет себе отклик и в Германии.

Тогда как в Германии князьки и их клика ставили всяческие рогатки для отечественной и чужеземной свободной мысли, - во Франции литературные умы все больше заинтересовывались крупнейшими созданиями немцев. Французские романтики жадно набрасывались на современную немецкую литературу, несмотря на коренное различие, существовавшее между ними и их литературными современниками, жившими по ту сторону Рейна.

Немецкие романтики отражали реакционные стремления Германии, они оправдывали и осваивали для масс мелкой и средней буржуазии феодальную реакцию. Французские романтики большей частью принадлежали к мятущемуся молодому поколению, которое никак не могло примириться с корыстолюбивым торгашеским духом Июльской монархии. Это поколение тяжелой эпохи безвременья подготовляло великую грозу, сбросившую Бурбонов с трона в 1830 году, и литературный бунт французских романтиков против закостеневших форм классицизма шел рука об руку с политическим бунтом, окинувшим власть Карла X, феодалов и попов.

Гейне окунулся с головой в поток французской романтики, он сблизился с лучшими представителями этой литературной школы, встречался с Жерар де-Нервалем[10] и Теофилем Готье, с Мюссе, с художниками и музыкантами. Французские деятели литературы и искусства не отвращались от жизни подобно немецким, уходившим, как Шиллер и Гете, в «царство эстетической видимости». Они шли в гущу действительности, они не боялись быть актуальными, даже злободневными.

Политическая песня в Германии была в совершенном загоне, - здесь же, на берегах Сены, весело расцветала целая плеяда политических поэтов-песенников во главе с одареннейшим Беранже, откликавшимся буквально на все политические события современности.

Духом времени были насыщены многочисленные романы Бальзака, Эжена Сю[11] и Дюма; социальный вопрос властно входил и в жизнь и в литературу.

Гейне, констатируя актуальность современной ему французской литературы, писал: «Можно говорить, что угодно о ней, но в ней бьется жизнь, пускай искривленная и конвульсивная, но это все-таки жизнь, соответственно своему времени и изображенная с большей оригинальностью, чем в наших немецких книгах».

Встречи с крупнейшими французскими литераторами оказали большое влияние на Гейне; воспоминания современников донесли до нас беседы Гейне с Бальзаком и Сю, в которых они обсуждали важнейшие вопросы своего времени. Они говорили о проблемах республики или монархии, о фурьеризме и социализме. Грани между литературой и жизнью стирались во Франции. В такой атмосфере Гейне все больше научался ценить в писателе, художнике, музыканте не только создателя эстетических ценностей, но борца за определенную идею своего класса.

В тех корреспонденциях, которые Гейне писал в «Аугсбургскую газету», Гейне уделял много внимания французскому искусству и музыке и, хотя он был диллетантом в этих областях, он высказывал все же не мало интереснейших мыслей не столько о самих произведениях искусства, сколько об их социальной значимости.

Он выступает могильщиком того искусства, которое находится «в плачевном противоречии с современностью», он доказывает, что то искусство, устои которого в отжившем старом порядке, должно погибнуть. Прекраснейшие цветы искусства расцветали в Афинах и во Флоренции именно во время самых диких бурь войны и партийной борьбы. Эллинские и флорентийские художники не вели замкнутой жизни, герметически запираясь от великих скорбей и радостей своего времени. Напротив того, по словам Гейне, их творения были только грезившим отражением их времени и сами они были цельные люди, личность которых была так же могуча, как и их творческая сила… Они не отделяли своего искусства от политики дня, они не работали только под влиянием жалкого личного вдохновения, которое может склоняться к любому сюжету: Эсхил сочинял «Персов» с тем же чувством правды, с каким он сражался против них при Марафоне, и Данте написал свою «Комедию» не как постоянный поставщик стихов, а как беглец-гвельф; и в изгнании и в военных бедствиях он жаловался не на закат своего таланта, а на закат свободы.

В статьях о французском искусстве, которые Гейне собрал впоследствии в четырех томах под заглавием «Салон», он знакомит немецкого читателя с течениями в живописи, музыке и театре. И все время, говоря о произведениях искусства, Гейне устанавливает социальную связь этих произведений с современностью, а в предисловии к первой части «Салона» рассказывает о тех муках, которые ему приходится переживать во Франции, думая о Германии с ее «патриотизмом», который заключается в ненависти к французам, к цивилизации и либерализму.

Для того чтобы познакомить французов с немецкой литературой, Гейне пишет обширную статью «Романтическая школа».

Это не исследование, а острый литературный памфлет, в котором Гейне расправился с немецким романтизмом.

Он нарисовал яркие портреты немецких романтиков - Тика, Шлегеля, Якова Беме, Брентано, Жан Поля и других. Главнейшая заслуга Гейне заключается в том, что он сумел раскрыть реакционную сущность романтической школы в Германии, ее цепкую связь с католичеством и феодализмом.

Гейне отдал должное дарованиям отдельных представителей немецкой романтики, но он крепко ударил по их идеологии, являвшейся опорой дворянства и попов и препятствовавшей развитию буржуазного самосознания. Романтикам, продавшим свой меч феодальной реакции, Гейне противопоставляет немецких писателей периода «бури и натиска» - Лессинга, Гете, Шиллера.

Лессинг для Гейне - могучий разрушитель ложного подражания греческой древности, заимствованного у французов, и особенно ценно для него то, что он - поборник свободы мысли и противник клерикальной нетерпимости, что он - писатель, взволнованный политическими идеями. Он выражает свои симпатии Гердеру, Иоганну-Генриху Фоссу, непримиримому врагу дворянства, и он осуждает олимпийство Гете, объясняя его тем, что «этот великан был министром немецкого карликового государства».

Бывший университетский ученик Шлегеля Гейне обрушивается на своего учителя за то, что он не может постигнуть духа времени, за то, что он понимает только поэзию прошлого, а не настоящего, за то, что он прославляет мертвое и не признает поэзии Франции, «родины новейшего общества».