Читать онлайн «Дом толкователя». Страница 12

Ах, любезный творец Светланы, за сколько душ ты должен будешь дать отчет? Сколько молодых людей соблазнил ты на душегубство? Какой предвижу я ряд убийц и мертвецов, удавленников и утопленников? Какой ряд бледных жертв смерти балладической, и какой смерти!

В сугубо мирном и благочестивом «Овсяном киселе» Жуковский как бы отводит несправедливые обвинения Гнедича: здесь творец «Светланы» любезно потчует и поучает молодое поколение.

Видимо, собственная шутка Жуковскому понравилась (хорошо известно, что простодушный поэт нередко повторял полюбившиеся ему шутки и остроты). Так, в другом переводе из Гебеля — идиллии «Тленность» (октябрь 1816 года) — вновь появляется Гнедко (разумеется, отсутствующий в оригинале). Суеверный внук обращается к своему дедушке[26]:

Вернемся к «Овсяному киселю». «Кто предузнает, — вопрошал далее в своей рецензии Гнедич, — куда занесет их [то есть подражателей Жуковского. — И.В.] воображение на этом новом поле, не имеющем пределов ни истины, ни вкуса?» (Гнедич: 5). С образа поля начинается и рассказ об овсяном зернышке («В поле отец посеял овес и весной заскородил…»), а тема вкуса и истины является одной из главных в идиллии.

Вообще традиционное уподобление словесности полю, на котором произрастают цветы вкуса, — излюбленная метафора «Арзамаса». Согласно мифологии Общества, эти цветы охраняются и лелеются арзамасцами. «Пред литератором открыто не тесное поле, — говорится в „Сонном мнении члена Эоловой арфы“ (А. И. Тургенева), одном из поздних манифестов Общества, — его область мысли и чувства, а в них <…> весь нравственный мир; и работа его не есть бесплодная победа над трудностью. Нет! Нет! Кто объясняет и умножает понятия, кто действует на сердца умилением и восторгом, тот исправляет природу в человеке, тот полезен не одному народу, не одному поколению; и такою да будет судьба Арзамаса». Одним словом, цель Арзамаса — очищение вкуса и языка «советом, рассмотрением и примером». При этом «действие Арзамаса да будет медленно, но мирно и благородно». «Друзья! — говорится в финале „мнения“. — Вот цветок, рожденный от плодотворной силы земли и от влияний неба <…> для него уже довольно быть украшением луга и радостью прохожего, но пусть время откроет в нем целебные соки. Сей цветок есть эмблема литературы и Арзамаса» (Арзамас: I, 419).

Еще раньше, на заседании 18 ноября 1815 года, арзамасцами была принята за основу следующая программа деятельности:

Положено предварительно, чтобы члены предлагали на рассмотрение Арзамаса всякое литературное прозябание своей пошвы: Арзамасу же обрабатывать сию пошву, взрывая ее критическим плугом, составляя питательные снопы из того, что произрастает на ней доброго, недоброе же бросать свиниям и хрюкам беседным, да попрут его стопою или да всковыряют его рылом.

В соответствии с этим правилом Жуковским и была предложена «на рассмотрение» арзамасцам идиллия «Овсяный кисель» — «приятное произрастание» его «теплицы» (Там же). Медленный рост цветка, посаженного на плодородной «пошве», благотворное влияние неба, целебные соки, польза обществу — все эти мотивы сближают арзамасскую эстетику с образным строем и темой «Овсяного киселя», и потому идиллия Жуковского действительно могла казаться членам общества «райским кремом» — квинтэссенцией арзамасских представлений об органическом вкусе, своего рода эстетическим причастием:

Почему же тогда очень скоро члены «Арзамаса» стали отзываться об этом стихотворении весьма прохладно, если не сказать враждебно? Прежде всего эксперимент Жуковского («простонародная» гекзаметрическая идиллия) оказался слишком широк для нормативной эстетики общества, требовавшей отдавать грекам — греко-во, а русским — русское. Как уже говорилось, Уваров защищал гекзаметр как средство адекватной передачи античного духа в русской поэзии (миссия Гнедича). В свою очередь, надежды на создание истинно русской поэзии (никак не связанной с античным метром) возлагались Уваровым и другими арзамасцами на Жуковского, работавшего в начале-середине 1810-х годов над национальной поэмой «Владимир».

Соединение «античного» гекзаметра с русским (еще и «простонародным») материалом едва ли было приемлемо с точки зрения арзамасцев (см.: Вацуро: 125). «Кисель» был очарователен как шутливое рождественское угощение (напоминающее бурлескные гекзаметрические протоколы «Светланы»), но не как серьезная программа новой поэзии (а на это Жуковский прямо указывал в письме к А. И. Тургеневу и в позднейших примечаниях к идиллии). Кроме того, буколический, «наивный», вкус стихотворения был чужд аристократическим членам общества, предпочитавшим простой кутье изысканную французскую кухню (ср. батюшковское: «Налейте мне еще шампанского стакан, // Я сердцем славянин — желудком галломан! [Батюшков: 389–390]). Наконец, крестьянская трапеза с киселем никак не вписывалась в традиционную для поэтов арзамасского круга эмблематику „легкой поэзии“» (см.: Вацуро 1994: 103).

Еще сильнее вкусы Жуковского и некоторых «корифеев Арзамаса» разошлись на рубеже 1810–1820-х годов. Развивая гастрономическую метафору, скажем, что Жуковский пытался приохотить арзамасцев к органической, вегетарианской, деревенской и постной еде, «состряпанной» из «гомеровских» гекзаметров по «швейцарскому» рецепту, но в конце 1810-х годов вкусовые пристрастия его друзей (прежде всего Батюшкова и Вяземского) явно склонялись к «скоромной» и «грубой» пище, ассоциируемой (начиная с 1819 года) с английской кухней Байрона. Уже через месяц после чтения Жуковским «Овсяного киселя» в «Арзамасе» Вяземский писал Блудову: «…бейте по щекам эту посадскую бабу, зовомую публикою! Авось ачнется! Приведите ей кровь в движение: толкайте ее пинками в спину и кормите не овсяными киселями, а добрыми киселями в жопу! <…> Желудок ее, приготовленный и укрепленный горькими каплями, будет в состоянии принимать всякую пищу, которую теперь он сварить не в силах…» (ОА: II, 408)[27]. Совершенно естественно, что вывезенному из Швейцарии овсяному киселю (идиллическая простота и благочестивость) либеральные современники Жуковского первой половины 1820-х годов предпочли «пламенную» жженку (вольнолюбивый русский дух)[28] или горькую водку (патриотизм и политическая острота)[29]…